Курт Воннегут - Армагеддон в ретроспективе

Иногда посмотреть на нас приезжали генералы, будто нам предстояло совершить что-то грустное и прекрасное, но никто из них и словом не обмолвился о машине времени.

В Шато-Тьери нас уже все ждали. Тут-то мы и поняли, что нам уготована роль каких-то отпетых головорезов. Все хотели поглазеть на убийц с часиками на рукаве, все жаждали поглазеть на представление, которое мы собирались устроить.

Может, по приезде туда вид у нас и так был дикий, но со временем мы одичали до крайности. Потому что нам так и не сказали, чем должна заниматься часовая рота.

Спрашивать было бесполезно.

— Капитан Порицкий, сэр, — обратился я к нему со всем возможным уважением. — Я слышал, завтра на рассвете мы идем в наступление какого-то нового типа.

— Улыбайтесь, солдат, будто вас переполняют счастье и гордость! — сказал он мне. — Так оно и есть!

— Капитан, сэр, — продолжил я, — наш взвод направил меня узнать, что мы будем делать. Мы, сэр, хотим как следует подготовиться.

— Солдат, — заявил Порицкий, — каждый воин в вашем взводе вооружен боевым духом и чувством солидарности, тремя гранатами, винтовкой со штыком и сотней патронов, верно?

— Так точно, сэр, — согласился я.

— Солдат, ваш взвод к боевым действиям готов. Чтобы показать вам, как я верю в его боеготовность, ставлю этот взвод в первую линию нашего наступления. — Порицкий поднял брови. — Ну, — добавил он, — вы не хотите сказать «спасибо, сэр»?

— Спасибо, сэр.

— А что касается лично вас, рядовой, я доверяю вам быть первым в первой линии первого отделения этого первого взвода. — Его брови снова взметнулись вверх. — Вы не хотите сказать «спасибо, сэр»?

— Спасибо, сэр.

— Молитесь, чтобы ученые оказались готовы в такой же степени, в какой готовы вы, солдат, — добавил Порицкий.

— При чем тут ученые, сэр? — удивился я.

— Солдат, дискуссия окончена, — заявил Порицкий. — Смирно!

Я выполнил приказ.

— Отдайте честь! — распорядился Порицкий.

Я выполнил приказ.

— Вперед — марш! — скомандовал он.

И я был таков.

Наступила ночь перед крупным событием, а я был не в курсе, изрядно напуган, тосковал по дому, и в таком состоянии стоял в охране у какого-то французского тоннеля. Со мной был парнишка из Солт-Лейк-Сити по имени Эрл Стерлинг.

— Значит, ученые нам помогут? — спросил меня Эрл.

— Так он сказал, — ответил я.

— Лучше не знать лишнего, только голова пухнет, — отозвался Эрл.

Где-то наверху взорвался мощный снаряд, намереваясь уничтожить наши барабанные перепонки. Над нами громыхала артподготовка, над нашими головами словно топали гиганты, и мир трепетал под их сапогами. Снаряды, естественно, вылетали из наших пушек, но их вполне можно было принять за снаряды противника, они летали, как ужаленные или ошпаренные. Вот все и сидели в тоннелях, чтобы не попасть под эту свистопляску.

Короче, этот грохот никого не приводил в восторг — кроме капитана Порицкого, сбрендившего окончательно.

— Моделируем то, моделируем это, — передразнил Эрл. — Снаряды-то уж никак не модельные, и я боюсь их вполне по-настоящему.

— А для Порицкого это — звуки музыки, — заметил я.

— Народ говорит, что тут все натурально, как в прошлую войну, — возразил Эрл. — Я вообще не понимаю, как еще кто-то в живых остался.

— Блиндажи здорово помогают, — сказал я.

— В старые времена в блиндажах укрывались только генералы. А солдаты в лучшем случае в окопчиках сидели, а сверху-то ничего. А прикажут — так из окопа вылезай, а приказов этих поступало столько, что и в окопе сидеть некогда было.

— Надо поближе к земле прижиматься, — предложил я.

— Поближе к земле — это как? — не понял Эрл. — Есть места, так трава там такая, будто газонокосилкой прошлись. Ни деревца тебе, ничего. Кругом одни окопы. Как люди в настоящих-то войнах с ума не посходили? Почему не разбежались по домам?

— Люди — существа странные, — изрек я.

— Не знаю, не знаю, — буркнул Эрл.

Снова разорвался мощный снаряд, а вдогонку — два поменьше.

— Коллекцию русской роты видел? — спросил Эрл.

— Слышал только, — ответил я.

— У них около сотни черепов. На полочке аккуратно так лежат, как медовые дыньки.

— Совсем рехнулись.

— Это же надо — черепа собирать, — проворчал Эрл. — А что им еще остается? В смысле, куда ни копни — наткнешься на чей-нибудь череп. Наверное, дела там были серьезные.

— Серьезные дела были здесь, — возразил я. — Это же знаменитое поле битвы с Первой войны. Как раз здесь американцы наподдали немцам. Мне Порицкий сказал.

— А в двух черепушках — шрапнель, — вспомнил Эрл. — Видел?

— Нет.

— Их встряхнешь — и слышно, как шрапнель внутри клацает. И дырки видны, где шрапнель в черепок вошла.

— Знаешь, что положено сделать с этими несчастными черепушками? — спросил я. — Надо собрать всех военных священников всех религий на свете. И пусть они эти черепушки с почестями похоронят, зароют куда-нибудь, где их уже никто и никогда не потревожит.

— Что их хоронить — они уже не люди, — возразил Эрл.

— Теперь не люди, но были же людьми. Они жизни положили, чтобы наши отцы, деды и прадеды могли жить. К их костям по крайней мере можно проявить уважение?

— Между прочим, разве кое-кто из них не пытался убить наших прапрадедов или как их там? — осведомился Эрл.

— Немцы думали, что они делают, как лучше. Не только немцы — все остальные тоже. Они действовали, как им велело сердце. А это уже штука серьезная.

Брезентовый завес в верхней части тоннеля раскрылся, и вниз спустился капитан Порицкий. Двигался он неторопливо, словно снаружи самой большой неприятностью был теплый дождичек.

— Сэр, а там не опасно? — спросил я. Дело в том, что выходить наверх было не обязательно. Тоннели соединяли все со всем, и никто не требовал, чтобы мы выходили наружу под грохот артподготовки.

— Да разве мы с вами, солдат, не выбрали опасную профессию по своей воле? — обратился ко мне Порицкий. Он сунул мне под нос тыльную сторону ладони, и я увидел длинный след от пореза. — Шрапнель! — пояснил он. Ухмыльнулся, а потом сунул порезанное место в рот и принялся сосать его.

Вдоволь напившись собственной крови, он оглядел меня и Эрла с ног до головы.

— Солдат, где ваш штык? — спросил меня Порицкий.

Я ощупал себя возле пояса. Наверное, про штык забыл.

— Солдат, а если противник внезапно выбросит десант? — Порицкий сделал танцевальное па, будто собирал орехи майской порой. — «Извините, ребята, я сейчас, только за штыком сбегаю». Вы им это скажете? — Он посмотрел на меня.

Я покачал головой.

— Если дело доходит до рукопашной, лучший друг солдата — это штык, — заверил нас Порицкий. — А когда профессиональный солдат счастливее всего? Когда вступает в ближний бой с противником. Согласны?