Захар Прилепин - Война

Толпа приближалась. На булькающий, невнятно звучащий вопль откликнулась близко и ясно.

– Аллах акбар! – раздалось за спиной. Пленные в доме стали бить в земляной пол ногами, колотились животами и лбами, выкрикивали: – Аллах акбар!

Их близкое стенание слилось с отдаленным и грозным. Кологривко казалось, что все они взяты в кольцо и это кольцо затягивается, готово их раздавить. Крылатая Дева смотрела ясным взором.

Кологривко испытал холодный, до пота, ужас. Невозможность дышать. Сердце остановилось, наполнилось землей. Он рассыпался в прах, становился пылью и ветром, исчезая бесследно. И то, что его разрушало, было бестелесным, жестоким звуком. Выдавливало его из этого мира. «Аллах акбар!» – неслось из малиновой розы, из женского, с раскрытыми глазами лица.

Он вдавил свое тело в окаменело-жесткую глину. Глядел вдоль ствола сквозь редкие черные стебли, туда, где валила толпа. Он был без чалмы и жилетки. Сбросил брезентовый «лифчик», где уже не оставалось рожков. Был в просторной «азиатской» рубахе, в широких штанах. Упирался подошвами в малый земной бугорок.

Толпа приближалась. Достигла сыпучих бугров кяриза. Шла через поле. Ее отделяли от дома три обвалованные нивы. Толпа одолела мелкий арык, стала наполнять неровную, в мертвых колосьях делянку. Двое в накидках скакали, махали руками, что-то кричали толпе. Вели ее на пули. Взывали к небу, где пламенно, жарко светила заря. Флаги в заре казались черными, лишь иногда по ним пробегала шелковистая зелень. Патронташи крест-накрест отсвечивали медными бликами. Кологривко водил своей мушкой по флагам, накидкам, по волнистой толпе, которая переступила следующий вал, заливала вторую делянку.

«Когда же, майор?» – думал он, ожидая приказа стрелять.

– Аллах акбар! – дышало близко, рядом, катилось впереди толпы, как невидимый щит. Заслоняло ее от пуль. Давило, разрушало любую преграду.

И навстречу этому гулу из глинобитного дома, из пробитых дверей выбежал лейтенант Молдованов. Промчался мимо Кологривко, шаркая ногами в бурьяне. Вынесся в поле, держа впереди автомат.

– Как русские умирают!.. – кричал он тонко, удаляясь навстречу толпе. – Как русские умирают!..

Кологривко чувствовал – за спиной лейтенанта рвется, клубится горячий вихрь безумия. Лейтенант бежал, меняя направление, останавливался, притоптывал, бросался влево и вправо. Казалось, он вытанцовывает неистовый танец – то ли «яблочко», то ли кадриль. Пускается вприсядку, кружится волчком.

Он начал стрелять, продолжая кричать, поворачиваясь в разные стороны. И толпа смешалась. Флаги колыхнулись, опали. Крики «Аллах акбар!» утратили стройность, превратились в неразборчивый гвалт.

Он бил по толпе, метался, и в него навстречу полетели вспышки и очереди, множество, с разных сторон, находили, помещали в свой фокус. Настигали, пробивали, подталкивали, не давали упасть. И он, пробитый множеством пуль, поддерживаемый ими, подгибал ноги. Рывками, дергаясь вверх, опускался. Рухнул, шевелился, а в него стреляли, окружали его клубами пыли.

– Огонь! – крикнул майор. – Огонь, шкура-мать! – Ударил долго, трескуче.

И прапорщик вслед ему, будто проткнули тугой нарыв, стал стрелять сквозь бурьян в близкую, рассыпающуюся, мечущуюся по полю толпу.

На поле его пули рвали одежды, живую плоть, расщепляли приклады. Промахивались, прочерчивали по земле прерывистые пыльные линии. В ответ из толпы стреляли. Одни залегали на поле, другие вскакивали, бежали вперед. Снова валились. Отворачивали, кати– лись вспять. Их останавливали тонкими окриками, взмахами флагов. Пули летели вокруг Кологривко, дырявили глину стены, косили бурьян, и он, расстреляв магазин, подхватил душманский, лежавший на земле автомат. Видел, как пуля вошла в убитого, пробила шею и тот дернулся, как от боли.

Достреливая боекомплект, они повернули толпу назад. Нестройно, бесформенно, с тонкими криками она побежала к садам, оставляя на поле убитых и раненых.

Майор поднялся, бил от живота, качая сошками. Прапорщик видел его красный, беззвучно орущий зев. Варгин поднялся с колен, рыскал по двору, нагибался, выдирал из чужих автоматов магазины, прилаживал к своему оружию.

Кологривко выбросил пустой, звякнувший о землю магазин.

– Мне!.. Один!.. – крикнул он Варгину, протягивая руку.

С протянутой рукой увидел: из-за дома, от обломков сарая, полыхнуло с ревом и свистом, лопнуло у глинобитной стены, там, где стоял Варгин. Толкнуло Кологривко страшным ударом, затылком в дом. И, теряя память, перед тем как исчезнуть, увидел убитого, с сотрясенным лицом Варгина, его проломленную, дырявую грудь и в дыре, среди белых ребер, пузырящихся, пенистых легких, – красное, липкое сердце.

Он очнулся в доме на полу спиной к стене. Перед ним светлел прямоугольник дверного проема. В проеме виднелись серебристое поле, далекие розоватые сады и синее небо. Он опять потерял сознание и медленно возвращался в светлый прямоугольник, в беле– сый свет стерни, по которой недавно катилась атака, развевались мусульманские флаги, а сейчас виднелись матерчатые комья убитых. И он, Кологривко, сотрясенный взрывом, с помутившимся разумом, без сил, сидел на полу, глядел на убитых в поле, на дело рук своих, не испытывая ничего, кроме тупой, тошнотворной боли в затылке.

У другой стены лежали в ряд Белоносов, Птенчиков и Варгин. На миг в сотрясенном мозгу Кологривко возникло видение – красное, обнаженное между ребер сердце. И следом другое – Варгин бежит вдоль колонны машин с пачкой писем, передает эту пачку водителю.

По другую сторону двери, в простенке, лежали пленные. Были видны их резиновые калоши, башмаки и чувяки, грязные, стянутые тряпками щиколотки. Крайний, бритоголовый, потерявший чалму, смотрел черными немигающими глазами, скосив голову, подмяв курчавую, кольчатую бородку.

Майор привалился к стене, держал перед собой грязную забинтованную пятерню, пытался замотать растрепанное охвостье бинта. Хватал его зубами, скалился. Отплевывался и ругался:

– Просрали, шкура-мать, «эрпэгэ»!.. Гранатометчик, змея, подкрался!.. Как они все, змеи, крадутся!.. Нам бы так уметь, шкура-мать!..

Он пытался обвязать бинт вокруг окровавленной, измызганной пятерни. Кологривко сумеречным, помутившимся взглядом смотрел на его усилия, слушал его бормотания:

– Вы, парни, свое дело сделали, а нам еще кое-что доделать надо!.. Вы все свое подобрали и лежите спокойно, а нам еще кое-что подобрать! Мы за собой под– берем, чтоб нас потом не ругали, а уж потом посмотрим, как быть!.. А то скажут: кто здесь неаккуратно работал, не мог за собой подобрать!.. А мы аккуратно работаем, всегда за собой подбираем!..

Бинт его не завязывался, и он оставил его болтаться. Выплюнул нитку. Тяжело поднялся, подтянув за ремень автомат. Шагнул, пересек дверной проем, на мгновение заслонил свет. Наклонился над пленными.