Михаил Герасимов - Пробуждение

Мы много разговаривали с ней о литературе, горячо спорили о достоинствах поэзии Мирры Лохвицкой, презирали Игоря Северянина, читали друг другу на память Бальмонта, Брюсова, Дмитрия Цензора и даже Сашу Черного. У нас оказалось много общих взглядов, хотя едва ли мы могли глубоко разобраться в перечисленном мной литературном ералаше. О философах же и философии я попросту опасался говорить, так как не имел в этом даже элементарных знаний. В общем, мы подружились, и я получил право называть ее Ниной, в то время как даже сам язвительный Бек называл ее не иначе как Нина Петровна. Смелая в мыслях и словах, Нина была смела и в действиях. Некоторые мои знакомые офицеры рассказывали в интимном кругу, что эта высокая, худощавая сестра милосердия быстра на решения и очень точна в своих сильных ударах.

Предаваясь воспоминаниям, я незаметно доехал до лазарета, располагавшегося в огромном старинном полузабытом барском доме. Поручив Кардинала заботам нестроевого старика-фельдфебеля, тоже моего хорошего знакомого, я отправился к Беку. Посмотрев мою рану, Бек принял серьезный вид.

— В чем дело? — недоумевал я.

Бек, сохраняя серьезность, приставил палец ко лбу.

— Да скажи же наконец, что ты думаешь?

— Никак не могу решить, — хмуро отвечал ученый хирург, — штопать нужно или просто зашивать.

— Что хочешь, только, ради бога, поскорей, — ответил я, видя, что он, по своему обыкновению, пытается разыграть меня.

С помощью фельдшера Бек быстро и даже красиво зашил мою рану, присыпал для прочности йодоформом и забинтовал.

— Носи на здоровье, можешь даже прыгать — не разойдется. А деньков через пять-шесть приезжай опять, выдернем тебе нитки, и наша портновская работа на этом будет закончена.

Заметив, что я посматриваю в окно, Бек сказал, невинно глядя на меня:

— Выйдем в сад. Сыграем партию в шахматы. Правда, сейчас же туда придут Нина Петровна и Шурочка, но они нам не помешают. Как ты думаешь? А?

— Не язви, Бек! В благодарность же за твою штопку и милые слова положу тебя сегодня в шахматы на обе лопатки.

Подхватив щуплого Бека на руки, я выбежал с ним в сад.

— Почему все так несуразно устроено, Герман? Даст бог силу человеку, а умишком обидит, вот и получается: надел нормальный человек новый китель, глаженый к тому же, а другой с силой, но без соображения мнет ему этот глаженый китель, и хоть бы что, — говорил, отряхиваясь и разглаживая рукав, Бек.

Я собирался ответить своему приятелю, но в это время раздался звонкий смех, и в сад выпорхнули Шурочка и Нина, продолжая весело пересмеиваться. После передряг последних дней видеть двух милых и красивых девушек было особенно приятно.

— Вы к нам? — вскрикнула Шурочка.

— Конечно. Разве могу я быть здесь и не к вам? — с удовольствием целуя ее полненькую красивую лапку, отважно врал я, отлично зная, что Бек сейчас же выведет меня на чистую воду.

Я подошел к Нине. Поцеловав и крепко прижав ее руку, я успел только сказать, что соскучился по ним и теперь переживаю удовольствие встречи, как Бек возгласил:

— Поздравьте этого изящного джентльмена. Мы только что заштопали один из его изъянов.

Не менее получаса длилась шутливая дружеская перепалка. Я и Шурочка нападали на Бека. Он мастерски оборонялся при содействии Нины. Наконец Шурочка, спохватившись, с ужасом подняла руки к небу:

— Боже! Я все позабыла, — драматически воскликнула она и встала. — Сейчас мы будем пить кофе, — добавила обыкновенным тоном.

Шурочка слыла великой мастерицей варить кофе, он получался у нее необыкновенно вкусным, она это знала и щедро угощала им всех знакомых. И сегодня кофе оказался превосходным.

Время летело незаметно. Но вот кофе выпит без остатка.

— Нина, хотите прокатиться на Кардинале? — спросил я.

Глаза Нины заблестели. Она быстро поднялась со скамейки.

— Это замечательно! А вы не шутите? — и сомнение зазвучало в ее низком голосе.

— Ну что вы, Нина! Я ведь не Бек. Николай Петрович, напутствуя меня, приказал повидать своих знакомых.

Нина расцвела.

— Я сейчас переоденусь, — бросила она уже на ходу, поспешно поднимаясь по ступенькам высокого крыльца.

Нина страстно увлекалась верховой ездой и считала лошадей лучшими животными в мире. У себя дома скакать верхом по степи было ее постоянным развлечением. Она отлично ездила как в строевом, так и в казачьем седле. Николай Петрович знал ее увлечение, а так как относился к ней отечески внимательно, считал для себя приятным долгом при удобном случае поощрять смелую девушку, доставляя ей невинную радость. Я пошел за Кардиналом. Когда подъехал к крыльцу, Нина вышла в своем костюме для верховой езды. На ней была темно-коричневая замшевая куртка с большими пуговицами, спускавшаяся на черные рейтузы, на ногах — мягкие сапожки с короткими голенищами, на руках — замшевые перчатки с небольшими манжетами. Волосы прятались под беретом цвета куртки, с небольшим козырьком. В таком скромном наряде Нина была особенно красива. Ее давно связывало с Кардиналом знакомство. Конь потянулся к Нине. Сахар захрустел на его зубах. Я стал подгонять стремена. Когда Нина подошла к левому стремени, Кардинал не обернулся и даже не скосил на нее глаза, как он обычно делал, когда я собирался сесть в седло. В общем, он относился к Нине, пожалуй, более благосклонно, чем ко мне: предпочитал всадника полегче.

Бек в это время нарочито небрежно рассказывал будто бы из своей практики разные случаи с всадниками, падавшими с лошадей и ломавшими себе руки, ноги, головы. Он называл такие переломы очень интересными для хирурга и сожалел только, что сегодня вечером, когда он уже собрался отдохнуть от тяжелых трудов и пройтись с удочками на озеро, ему придется зашивать, штопать и склеивать некоторых любителей верховой езды. Болтал свои небылицы он очень занимательно. Нина и я, посмеиваясь, слушали его. Шурочка же всегда с неодобрением смотрела на увлечение Нины верховой ездой и удивлялась, как это ее обожаемая умница Нина может получать удовольствие от бешеной и опасной скачки на спине такого огромного животного, как Кардинал. Теперь она со страхом смотрела на Бека и умоляла его:

— Перестаньте, ах перестаньте так шутить. Вы еще накликаете беду.

Я помог Нине сесть в седло. На коне она выглядела очень эффектно: гордая голова поднялась еще выше, грудь подалась вперед. Левая рука небрежно держала поводья, локоть упирался в бок. Рейтузы плотно облегали бедро. Округлое колено прижималось к седлу. Я с восхищением смотрел на нее, а затем шутливо прижался щекой к ее колену. Теплота ее тела, проникнув через ткань рейтуз, обожгла меня. Я не сдержался и поцеловал предательское колено. Нина укоризненно взглянула на меня и тоже с укором произнесла: «Не надо, Миша!» Но, как показалось мне, в ее грудном, теплом голосе слышалась и благодарность за ласку.