Виктор Бычков - Везунчик

Да лучше кляп в рот, к дереву привязать, и пускай его комары загрызут до смерти. И совесть твоя будет чиста, и я вздохну спокойней.

– Не вздохнешь, Паша, не вздохнешь, – яркий огонек самокрутки осветил лицо лесничего. – Я тебя зная. Ты нормальный человек, и как любому нормальному человеку, смерть претит тебе, тем более та, что ты предлагаешь.

– Но, дядя Корней! – паренек присел рядом с пленником. – Это же убийца, и жалеть его не стоит!

– В бою, Павел, в бою, – голос лесничего был непреклонен. – А сейчас поздно, я тебе говорю. Тем более, Леонид Михайлович очень просил доставить его дружка детства живым. Понятно теперь, Павел Григорьевич?

– Ну, если Лосев просил, тогда конечно, – согласился Скворцов.

Антон еще отчетливее осознал свое настоящее и будущее, и снова холод сковал все тело, страх лишил способности даже думать. Голова стала пустой, как будто все мысли из нее вылетели, выветрились, и перед партизанами сидело некое существо, не способное что-либо сказать, сообразить. Сознание опять вернулось к нему после слов Кулешова:

– Развяжи ему руки, Павел.

– Да ты что, дядя Корней? – испуганно спросил Скворцов. – А не боишься, что может ускользнуть?

– А я зачем? – за старшего ответил Козулин. – Думай, что говоришь! Ты предлагаешь его тащить по болоту со связанными руками? Тут мы еле проходим. Дядя Корней прав: пускай сам идет. И мои опасения напрасны: обратной дороги ему из лагеря не будет.

«Развяжут руки, это уже надежда! – к Антону опять вернулась способность соображать. – Не все потеряно. Думай, Щербич, думай!»

– Вот вам слеги, – Кулешов персонально каждому раздал жерди, и Антону в том числе. – Порядок прежний: я – первый, за мной – Павел, дальше – Антон, замыкающий – Константин. Напоминаю – староста нам нужен живой. Головой за него отвечаем перед командиром. За мной! Строго след в след!

Группа вытянулась цепочкой за проводником. Ночь уже отступала, на востоке забрезжил рассвет, легкий туман висел над болотом. Антон с надеждой взирал на стоящий за спиной темной стеной лес, и с опаской примеривался сделать первый шаг в топи навстречу своей смерти.

– Пошел, пошел! – Костя толкнул его в спину, и Щербич двинулся вслед за уходящими партизанами.

Чахлые, одинокие березки кое-где еще встречались на пути, но все чаще и чаще стали появляться так называемые «чертовы окна» с пугающей чернотой своих глазниц, жидкие, мелкие кустарники лозы, уплывающие из-под ног поросшие осокой кочки.

Антон старался ступать точно в след Пашки, не отрывал от него взгляда, и, даже на время, забыл о своем положении пленника.

А путники вдруг резко сменили направление, и двинулись почти в обратную сторону. Ни кто из идущих вслед за Корнеем даже не задал вопрос проводнику, не поинтересовался такой сменой курса. Видимо, так идти было безопасней, и партизаны всецело доверяли ему.

На одном из отрезков пути Антон заметил, как отстал от него Козулин, глубоко по пояс, провалившийся в болото. Вот он еще ни как не может выбраться, а передняя группа уходит все дальше. Долго не думая, Щербич упал в траву, и, перекатываясь с бока на бок, стал уходить с тропы в сторону. Он сразу же определил для себя ориентир – кромка леса справа: она манила, звала, влекла его в свою чащу, к свободе! Встать во весь рост боялся из-за опасения быть замеченным, потому где-то полз по болоту, а где и перекатывал себя через подозрительные места. В какое-то мгновение ощущение свободы уже стало перехватывать дыхание, подступило к горлу, как вдруг почувствовал, что тело его начало погружаться в трясину: сначала ноги как будто провалились в яму, следом за собой повлекли и всего хозяина. Руки беспомощно хватали одинокие стебли осоки, ранились об нее, а опорой не становились. Антон беспомощно стал оглядываться вокруг, отыскивая глазами, за что можно зацепиться, а тело все сильней и глубже погружалось в болото. Ощущение свободы вдруг резко сменилось ужасом: он тонул! Пытался оттолкнутся от грязи, выпрыгнуть, но только все глубже уходил в трясину. Все трудней и трудней становилось вытаскивать даже руки. Вода дошла уже до плеч, низ безнадежно застрял в топи, ноги балластом уходили в пучину. Ужас охватил Антона!

– Помогите-е-е! – из последних сил прокричал он. – Спасите-е-е! – грязная болотная вода уже не раз захлестывала рот, как его руки коснулись вдруг палки: это Павел Скворцов протягивал ему свою слегу.

– Не дергайся, держись! – голос лесничего привел его в чувство, заставил прийти в себя от испуга.

Однако Антон интуитивно волочил палку к себе, как последнюю опору и надежду, стал опять барахтаться, и все глубже погружался в воду. Скворцов выронил палку, она перешла к Антону.

Павел тоже стал тонуть, и к нему на помощь поспешил Козулин.

– Замри, Павел, замри! – уговаривал его Кулешов, подтаскивая ему и свою слегу. – Ухватись за нее, держись сильно, и только после этого начинай подтягиваться на руках. Ноги забудь, не дергай ногами! – наставлял лесничий.

Антону удалось положить слегу поперек ямы, перекинуть через нее руки, и повиснуть на ней. Это дало какую ни какую передышку, он смог впервые вдохнуть чистый воздух без грязной болотной воды. Сердце бешено стучало, готовое выпрыгнуть из груди.

А рядом спасали Павлика: вот он уже сам самостоятельно полз к спасительным кочкам, а Корней с Костей взялись за Антона.

– Отдохни, ты хорошо лежишь на слеге, – успокаивал и давал последние наставления лесничий. – Мы тебя спасем, только ты не дергайся, делай все, что я тебе скажу. Все будет хорошо.

Очередная слега легла рядов с Антоном, и он тут же ухватился за нее.

– Не дергайся, не дергайся! Сохраняй силы, – Корней не переставал наставлять Антона. – Как только почувствуешь, что сможешь себя тянуть, скажи нам. Ногами не дергай, не помогай, а то опять пойдешь на дно.

Отдыхали на каком-то бугорке среди болота размером с небольшую грядку, заросшую осокой. Павел попытался, было, упрекнуть Антона, но его сразу же осадил Кулешов.

– Побереги силы, Павлик. Нам еще шагать и шагать. И так опаздываем.

Когда вышли из болота, солнце уже взошло, и успело даже высушить росу. День разгорался, хотя в лесу еще было сумеречно. Антону опять связали руки. На этот раз дядька Корней послушал Костю, и пленнику завязали глаза. Вел его под руку Козулин. Правда, особо не церемонился, и Антон частенько натыкался то на ветки, а то и на сук.

И снова все мысли покинули Антона, он шел как в бреду, автоматически переставляя ноги, не замечая ударов веток, прекрасно понимая, куда и зачем его ведут. Все реже и реже появлялась мысль о спасении, все чаще ощущал к себе некое безразличие, как будто не с ним все это происходит, и должно еще произойти.

Он уже потерял счет времени, затекли стянутые веревкой руки, омертвело лицо от укусов комаров, а они все шли и шли не останавливаясь. Один раз прятались, заслышав самолетный гул: немецкий самолет-разведчик кружил над лесом. И снова шли.