Виктор Бычков - Везунчик

Приподняв голову, Щербич заметил, что и слева и справа от него неподвижно в неестественных позах замерли его товарищи, только Петька Мухин продолжал елозить по муравейнику в предсмертных судорогах.

Оттолкнув от себя винтовку, Антон замер в позе убитого, затаил дыхание. Голову воткнул в землю, прижав левой рукой к ней куст папоротника.

– Уходим, уходим! – голос Корнея Кулешова он не смог бы спутать ни с чьим другим. – Быстро уходим!

– Мне показалось, я слышал Антона Щербича, Корней Гаврилыч, – Васька Худолей стоял где-то рядом, Антон даже слышал его тяжелое дыхание с хрипотцой. – Повидать бы его!

– Отставить, Худолей! – грубо, в резкой форме повторил приказ дядька Корней. – Уходим!

Еще какое-то время продолжал лежать в той же позе, не двигаясь, только перевел дыхание, стал осмысливать происшедшее. Смерть опять прошла рядом, постояла у изголовья.

Поднялся, ноги предательски дрожали, прислонился спиной к дереву, оглянулся вокруг. Ни кто из сослуживцев не подавали признаков жизни. Петька Мухин затих в муравейнике, подогнув неудобно руку, вывернув голову куда-то под себя и в сторону.

«Муравьи там. Ему плохо, – подумал отрешенно, и направился к товарищу. – Надо оттащить».

Стрельба затихала по всей линии огня, только кое-где одиночные выстрелы еще нарушали лесную тишину, да немецкие овчарки учинили перекличку.

Снял тело Петьки с муравейника, повернул лицом вверх, стряхнул насекомых, закрыл ему глаза.

– Вот и все, – ни к кому не обращаясь, проговорил Антон. – Еще одним товарищем стало меньше. Что дальше?

Сидел на коленях рядом с убитым, ни о чем старался не думать, просто смотрел вверх сквозь кроны деревьев на бегущие по небу облака. И в голове и в душе было пусто до звона в ушах.

– Встать! – разъяренный командир роты дергал его за плечи, тыкал пистолетом в грудь. – Встать, твою душу мать! Ответь, как положил взвод? Специально на засаду вывел? В гестапо! Сейчас я сдам тебя в гестапо! Там разберутся, гробину мать!

От резкой боли в груди Щербич пришел в себя, и только потом обратил внимание на разъяренное, дышащее гневом лицо командира – до него стал доходить смысл сказанных в его адрес угроз.

Он встал, еще какое-то мгновение смотрел на орущего Белова, а обида, злость и еще что-то страшное, ужасное уже затмили глаза. Не раздумывая, без замаха снизу резко со всей силы ударил в челюсть этого ненавистного теперь для него человека, совершенно не думая о последствиях.

– Кому гестапо? Куда гестапо? Кого атаковать? Какой взвод? – повторял как в бреду, и продолжал наносить удары лежащему у ног командиру. Пинал, бил ногами куда не попадя, пока противник не обмяк, и перестал сопротивляться. Выхватив из-за голенища нож, всадил его в грудь ротному, и только после этого успокоился, поднял с земли пистолет Белова, огляделся вокруг и направился туда, где была слышна немецкая речь, и все также продолжали лаять овчарки.

– Ты сначала походи на краюшке смерти, загляни ей в глаза, да не один раз, а потом пугай гестапо, – то ли доказывал кому-то, то ли спорил с кем-то, то ли оправдывался сам перед собой.

Он уже не мог больше находиться с немцами, подставлять свою голову ради них. И уйти, спрятаться от них тоже не мог. Еще одна-другая такая атака, и все – останешься в лесу навечно. А для чего? Чтобы продлить пребывание чужих людей на его родной земле?

Так он уже стал чужим и для своих односельчан, а вот теперь и ненавидит и немцев, и полицаев.

– Фу, запутался, – Антон встряхнул головой, отгоняя тяжелые мысли. Как ни когда почувствовал себя одиноким. – Нет с кем даже поговорить, посоветоваться. И что за жизнь такая? Командир роты хотел убить, Васька Худолей тоже. Господи, быстрее бы пришли красные, – прошептал как молитву.

Щербич стоял на краю поляны, гладил рукой ствол березки, за которую незадачливый партизан привязал его в ту памятную дождливую ночь. А вот и те три ели-елочки над входом в землянку, где прятался в первые часы свободы.

Партизаны ушли, оторвались от немцев, растворились где-то в лесном массиве. А лагерь бросили. Даже не порушили ни одной землянки. А, может, они в этом лагере и не жили с тех пор, как убежал Антон?

Майор Вернер с группой офицеров расхаживали по территории лагеря, заглядывали в землянки, что-то усиленно и живо обсуждали.

– Вот за эту березку меня привязывали, – не преминул похвастаться Щербич. – А паренек побежал по вон тем землянкам, все разыскивал какого-то чекиста.

– Это интересно, – комендант что-то увлеченно начал рассказывать своим попутчикам, показывая руками то вокруг себя, то на Антона.

– А потом что?

Когда Щербич показал, где лежал под нарами в землянке, офицеры с недоверием отнеслись к его рассказу. Пришлось залезть опять под нары, забиться в угол, а немцы по очереди заходили, рассаживались за столом, и внимательно оценивали – так ли уж и не видно? По одобрительным голосам, по снисходительному похлопывании по плечу понял, что немцы восхищаются им. Было приятно, и Антон чувствовал себя героем.

– Господа офицеры говорят, что тебе, Антон Степанович, крупно повезло, – Карл Каспарович доверительно перевел восхищенные реплики товарищей. – Как говорят у вас – «родился в рубашке».

– Я знаю, – просто ответил Антон. – Мне еще в детстве цыганка нагадала, что будет везти всю жизнь.

– Хм, какая самоуверенность, – скептически произнес комендант. – Не зарекайся.

– Обижаете меня, господин майор, – в голосе полицая звучала не скрытая обида. – За жизнь надо бороться до конца, – уверенно произнес Щербич. – Даже когда нет надежды, а ты все равно борись, и тебе точно повезет.

– Ну-ну, – майор уже с интересом смотрел на подчиненного, поощряя его к развитию мысли. – Это забавно. Поясни на примере.

– А что тут пояснять, если и так все ясно, – уверенно начал Антон.

– Смирись я с ролью привязанного к дереву барана, и участь моя была бы предрешена, согласны со мной?

– В общем-то, да, – согласился Вернер. – Но еще должны сложиться обстоятельства.

– Но в любом случае нельзя опускать руки, это я знаю точно, господин майор. И не понаслышке.

Они уже были одни: часть офицеров ушли куда-то за поляну, а человека три-четыре все еще продолжали расхаживать по лагерю, внимательно изучая и фотографируя землянки. Группа солдат уютно расположилась под березами, принимали пищу, а то и просто дремали, прислонившись к стволу дерева.

– Господин майор! Карл Каспарович! – такая доверительная беседа натолкнула Антона на отчаянный шаг. – Я все хочу поговорить с вами, да стесняюсь. Как-то неудобно, – скромно потупив взор, он старался не смотреть на начальника, ожидая реакции на его предложение, нервно теребил ремень перекинутой через плечо винтовки.