Виктор Бычков - Вишенки в огне

Сразу же из строя вышел Данила Никитич Кольцов, встал рядом с сыном. За ним тут же поспешил Гринь Ефим Егорович, встал рядом с Данилой. Тот только мельком взглянул на соседа, неопределённо хмыкнул, но промолчал на этот раз. Потом выходили ещё мужики, вставали перед строем. Последним вышел дед Ермолай Бортков из Пустошки.

– Убёгнуть скрозь болото не смогу, а утопнуть в нём? Нет, я лучше тут схлестнусь с супостатом.

Откладывать в долгий ящик не стали, эвакуацией тяжелораненых тут же занялись Ефим Гринь, Данила Кольцов, Никита Кондратов и ещё трое партизан, которые вышли из строя, добровольно изъявили желание остаться с тяжелоранеными товарищами. Руководил ими Кузьма Данилович Кольцов.

Итого командиры отобрали семь человек.

Группа партизан во главе с Кузьмой Даниловичем в спешке делали укрытия для тяжелораненых бойцов, рыли на бугорке окопы. Правда, окопы получались мелкими, сырыми. На третьем штыке лопаты уже появлялась вода, рыть дальше не было смысла: земля обваливалась, в окопе стояла сплошная торфяная грязь.

– Ну, хоть лёжа можно будет укрыться, если вдруг гансы начнут с миномётов обстреливать, – Никита Иванович Кондратов с трудом разогнул спину, стоял, отдыхал. – От пули и за дерево спрятаться можно. А тут хоть в грязь, да чтобы целым остаться. Лучше грязным да живым, чем чистым да мёртвым, – зло пошутил мужчина.

– Ага, спрячешься от неё, – Кузьма тоже решил отдохнуть: сильно болела нога.

– Оно так, – согласился и Ефим Гринь. – Вот только как раненых спрятать, где укрыть? В воду не положишь. На голой землице лежать будут, бедолаги.

– Лапника настлать надо, – это были первые слова Данилы Кольцова за последние сутки. – Натаскать лапника, да и сделать постель из него.

Разделились на группки. Одни стали делать лежанки, устилать лапником, другие – перетаскивали раненых. Кузьма Данилович пересчитал боеприпасы: хотелось бы большего, да взять неоткуда. Шесть винтовок, по горсти патронов на каждую. Один немецкий автомат и три магазина с патронами к нему. По гранате на человека. Не густо. Кузьма прекрасно понимал, что надеяться стоит на чудо. Но, поскольку он уже побывал в боях, то и с не меньшей уверенностью знал, что чудес на войне не бывает: или ты убьёшь, либо тебя убьют. Мирно разойтись с врагом разве что в книжках получается. Не для того немцы вошли в этот лес, положили столько своих солдат, чтобы простить, помиловать партизан. Цель-то у них была и есть самая прямая – уничтожить народных мстителей. Да и партизаны собрались здесь не в прятки играть, а освобождать свою страну, уничтожать врага. Так что… Но чтобы отразить атаку, сохранить собственную жизнь, надо иметь живую силу и вооружение в достаточном количестве. В их ситуации – ни того, ни другого не было. Значит – смерть! В любом случае – смерть! Смерть не только ему, отделению партизан, что будет с ним защищать вот этот клочок земли среди болот со своими сослуживцами, побратимами, но и смерть девятнадцати тяжелораненых товарищей, которые сами себя никак защитить не могут. Единственно, это нужно продать свои жизни как можно дороже. Иного выбора нет.

Спастись, уйти смогут партизаны лишь в том случае, если устоит заслон, ценою собственной жизни прикроет отступление основных сил. По всем данным, в качестве заслона будет усиленная добровольцами из других подразделений рота Бокача Фомы Назаровича. А им, по сведениям разведчиков, противостоит пехотный немецкий батальон, комендантская рота, румынский батальон и рота полицаев. Получается, на одного партизана из роты Бокача приходится почти восемь-десять врагов. Вот и думай, как тут устоять. Однако другого пути не было. Устоять надо ровно столько, сколько сможет продержаться рота. А потом ещё столько, сколько потребует обстановка, сколько надо будет для спасения своих товарищей – столько и стоять будут.

Вася Кольцов доставил женщину в штаб, доложил Леониду Михайловичу Лосеву и Кулешову Корнею Гавриловичу слово в слово всё, что приказал товарищ Бокач.

Корней Гаврилович побелел вдруг, рывком достал кисет из кармана, поискал глазами, куда бы сесть. Трясущимися руками стал крутить папиросу. Не клеилось: то кисет падал из рук, то бумага рвалась не так, как надо было, то табак рассыпался. Илья Сёмкин молча смотрел за этим, потом сам свернул самокрутку, прикурил, подал начальнику штаба.

Лосев дал команду срочно собрать в штаб командиров.

– Ты вот что, Корней Гаврилович, – Леонид Михайлович подошёл к начальнику штаба, положил руку на плечо. – Ты, вот что… Я… мы… понимаем, всё понимаем, Корней Гаврилович, всё-о – о! Но вот тут я тебе и Соне помочь не могу, извини. Не – мо-гу! Не в моих силах. И детишкам вашим, Галинке и Алёшке. И – э-эх, твою гробину мать! – заскрежетал зубами командир партизанского отряда. – Вот она такая – жизнь, вон она какая – война, прости, Господи.

Потом немного успокоился, но всё так же продолжал расхаживать перед застывшими подчинёнными, рубил в бессилии рукой воздух.

– Я… мы… неволить не станем, клянусь, и не будем. Зла держать не будем, обиды… это… тем более. Это война, и каждый на ней выбирает и роет для себя свой окоп, оборудует свою огневую позицию. И сражается, как может, или отходит в сторону, предоставив другим право убивать и быть убитым. Я это к чему? – обвёл горящими глазами окружающих, прислушался к тишине: пока лес хранил молчание. Лишь ветер качал верхушки деревьев и гнал куда-то по одному ему ведомым маршрутам осенние тяжёлые облака.

– Принимайте решение вместе с женой, с Соней, Корней Гаврилович. Как примите, так оно и будет. Но, помни: ни слова упрёка в ваш адрес не будет. Ни сейчас, ни после победы. Даст Бог, хоть кто-то из нас выживет, доживёт до победы, и не укорим, поймём, это право родителя. Да, право папки с мамкой. Это их право, вот. И с нами вы… это… не обязаны… не неволим. Можете, решите с женой уйти – уходите, мы не держим и поймём. Дороже детей наших для нас нет ничего. Для них, детишек наших, за их будущее мы и сражаемся, бьёмся… это… насмерть, вот. А мы уж сами… Не будет тебя, не поведёшь нас, не дашь последний шанс спасти сотни людей, ну, что ж, так тому и быть. Будем прорываться с боями. Даст Бог, хоть кто-то да спасётся. А если нет, значит, погибнем, как и подобает солдатам – с оружием в руках в бою с врагом. Всё теперь зависит только от тебя и Сони. Неволить не станем. Сами, только сами принимайте решение. Как решите, так тому и быть. Вот как. А теперь иди к жене, Корней Гаврилович, иди, иди, дорогой мой дружок, товарищ мой верный, надёжный. Дай вам Бог мужества, мудрости и силы, родные мои, – Лосев резко отвернулся, отошёл чуть в сторону, прижался к дереву, замер так. Потом справился с собой, отстранился, и уже от дерева напомнил Кулешову: