К. Александров - ПОД НЕМЦАМИ. Воспоминания, свидетельства, документы.

Источник: ВА-МА. MSg 149/15. В. 5-28, 60–76. Машинопись 1946–1947. Отрывок из воспоминаний Л. В. Дудина «Великий мираж». Заголовок автора-составителя сборника.

Роммель Эрвин Иоганн (1891–1944) — генерал-фельдмаршал (1942), один из лучших полководцев Второй мировой войны («Лис пустыни»). В службе с 1910. Участник Первой мировой войны. За боевые отличия награжден Железными крестами II и I кл., орденом Pour Le Merite (1917), Рыцарским крестом Железного креста (1940), Дубовыми листьями к Рыцарскому кресту (1941), Рыцарским крестом с дубовыми листьями и мечами (1942), Рыцарским крестом с дубовыми листьями, мечами и бриллиантами (1943). Участник подавления коммунистического мятежа в Руре (1918). С 1919 — в Рейхсвере, затем в Вермахте. С 6 февраля 1941 — командир Африканского корпуса. Командующий танковой армией (1942), группой армий (1943) «Африка». С июля 1943 — командующий группой армий «Б». Участник антигитлеровского заговора (1944). 17 июля 1944 тяжело ранен. После провала заговора и массовых репрессий в Вермахте под давлением нацистов 14 октября 1944 покончил самоубийством, чтобы спасти семью от преследования.

Успешное для войск 11 — й армии генерал-полковника Э. фон Манштейна сражение на Керченском полуострове, в ходе которого шесть дивизий противника разгромили 44-ю, 47-ю и 51-ю армии Крымского фронта генерал-лейтенанта Д. Т. Козлова, закончилось к 18 мая 1942. Роммель в то время еще только завершал подготовку к наступательной операции (26 мая — 12 июня 1942) на линии Газала. Лишь затем последовало взятие Тобрука (21 июня) и движение к Египту.

Интенсивная подготовка противником операции «Фредерикус» по окружению и уничтожению южнее Харькова 6-й, 57-й и части сил 9-й советских армий заканчивалась в период 10–16 мая 1942. Поэтому можно предположить, что доцент Л. В. Дудин приехал в Берлин из Киева между 15 и 20 мая 1942.

Центральные и красивые улицы Берлина. На Унтер ден Линден находятся университет Гумбольдта, Немецкая государственная библиотека, Оперный театр, музеи.

Речь идет о египетской экспедиции (1798–1801) армии Французской республики под командованием (1798–1799) генерала Наполеона Бонапарта (1769–1821). Цель похода заключалась в завоевании Египта и создании операционной базы для удара по британским владениям в Индии.

Массированные бомбардировки Берлина союзной авиацией начались с марта 1943.

Ср. с воспоминаниями капитана Л. А. Самутина (1915–1987), быв. преподавателя Уфимского педагогического института, впервые попавшего в Берлин в октябре 1943 вместе с полковником И. К. Сахаровым: «Мы прибыли в Берлин ранним утром серого октябрьского дня. Молоденький немецкий лейтенантик, ехавший с нами в одном купе, доставая с верхней полки свой тяжеленный чемодан, почти сундук, неловко уронил его мне на голову, поцарапал мне нос. Сахаров немедленно воспользовался случаем, и наорал на офицерика до полной потери тем дара речи <���…> Сахаровская квартира оказалась рядом с берлинским зоопарком неподалеку от знаменитого парка Тиргартен. Впервые видел я европейскую средне-буржуазную квартиру и с интересом воспринимал новые впечатления. Большие, высокие комнаты, старинная мебель, люстры, торшеры — аксессуары забытого нами быта — казались чем-то нереальным по причине такого молниеносного перехода от темных, закопченных и убогих изб псковских деревень к благоустройству европейского жилища».

Ср. с воспоминаниями жены казачьего офицера Е. Б. Польской (1910–1997), эвакуировавшейся с Северного Кавказа и затем некоторое время служившей в частном ресторанчике на окраине Потсдама: «Нам, русским, особенно жителям столичных городов, была удивительна не архитектура, не цивилизация, а культура общения немцев друг с другом. В переполненных вагонах метро и железных дорог люди, имеющие сидячие места, посидев, доброжелательно и любезно сами уступали их стоявшим, усталым: чередовались без сговоров и споров. Не слыхала я ни разу ни злобного огрызанья, ни хамства, ни споров, как принято у нас.

Во время налетов, а они были ежедневными и еженощными и приносили мирному населению бесчисленные потери, — вели себя немцы прекрасно (как, впрочем, и москвичи, что я отметила в самом начале войны). Шумной паники не помню, только бледнели, когда радио в бункерах звучало: "Файндлихе флюгцойге юбер…" [ «Самолеты противника над…»] если это "юбер" было близко. После отбоя на разбитых в щебень улицах появлялись не только кареты скорой помощи, но и полевые кухни, и подле них никто не толкался, не лез без очереди.

И еще поразило невозможное у нас: в последней новогодней речи (1.1.1945) их фюрер выражал сожаление и сочувствие народным потерям, благодарил за жертвы во имя Родины, но особенно поразителен был кусочек речи, где он говорил о потере многими “памятных семейных реликвий”, гибнущих в бомбежках. Ну кто из фюреров советского фашизма говорил бы о таких “потерях”, когда и жизни-то гибнущие были им как текучая вода! Обращение Сталина в роковые минуты к “братьям и сестрам” далее в годы его культа для миллионов прозвучало лицемерием. Рядом же с потерями живыми скорбь о “семейных реликвиях” выражала дух самого народа, уже предчувствующего свою обреченность, но не сломленного духовно. Каждый немец чувствовал заботу о нем государства, даже ненавистники фашистского режима не могли этого отрицать. Отсюда и видимое спокойствие. Страдали, но молча, отчасти, может быть из страха перед карами, могущими в любой момент обрушиться на “плохого немца”.

Только один раз я видела, как простое человеческое сломило немецкий Geist (дух). Во время эвакуации из Ставрополя сопровождавший наш вагон унтер-офицер-музыкант на какой-то станции впустил в вагон солдата отступавшей армии, рыжего как пламя и весноватого, как кукушкино яйцо. Он был пьян. Рыжий вошел, весь растерзанный, мокрый, видно товарищи отливали его водой для протрезвления. Упал он на колени и завыл, как воют на могилах русские бабы. Только что на вокзале он узнал, что вся его семья погибла при бомбежке Гамбурга. При совсем скудном тогда понимании языка я все-таки сумела понять его воющие восклицания: “Мамочка! Любимая! Сестра! Малютка!.. Шелковые волосики… глазоньки голубые! За что?! Почему?!” Весь наш вагон-товарняк притих, внимая этому страшному плачу дюжего парня. Он еще что-то кричал, подымая кулаки к небу, проклинал… Что он проклинал, понятно стало, когда “шеф” вагона Вальтер стал зажимать ему рот ладонями. Парень знал, что в вагоне везут русских, и на наши головы призывал небесные кары, потому что протягивал нам сведенные судорогой руки и, корчась на полу, взывал: “Люди!” Среди нас были пожилые. Он нам кричал “Отцы! Матери!”…