Евгений Рябчиков - Поединок на границе

Он, видимо, опасаясь, как бы его не заметили, присел, потом, озираясь, быстро пробежал к берегу. Перейдя вброд речку, он тут же бросился к огородам и скрылся в подсолнухах.

Девочка сообразила: нарушитель границы. Она в это время не слышала ни звуков в селе, ни крика ласточек. Она только улавливала частые удары собственного сердца.

— Мамочка! — чуть погодя, подала голос Улбосын, угадав в саду шаги матери. — Там мужчина прячется, перебежал…

Старенькая Татыбала, мать девочки, заторопившись, выронила из рук туесок с виноградом, скрылась за сараем.

— Ох, горе ты мое горькое! — потом позвала мужа: — Мукаш, а Мукаш! Ой, как же это?!

— Что случилось? Кричишь не своим голосом.

— Спеши на заставу, чужой объявился.

— Эх, черт его взял бы, — только и послышалось.

Со скрипом распахнулась калитка, шарахнулись в сторону перепуганные куры. Напрямик, через изгороди и арыки устремился к заставе Мукаш Сандыбаев. Спешил к пограничникам он не впервые. Почти в такую же пору лет пять тому назад Мукаш на повозке ездил за песком к старому карьеру. Дорога к нему извивалась между холмиками, была покрыта тонким слоем пыли, обрызганной накануне теплым дождиком. Следы от колес оставались отчетливыми, резкими, как две ленты, между которыми крупным пунктиром виднелись отпечатки копыт вороного.

Возвращаясь в поселок, Мукаш, держа вожжи, шел рядом с груженой повозкой. На обочине дороги он увидел следы человека. «Прошел кто-то совсем недавно, вот он наступил на колею», — определил Мукаш и у него сильнее заколотилось сердце. Мукаш быстро распряг коня, вскочил на него и помчался на заставу. А вскоре пограничники, став на след, задержали нарушителя границы.

И вот снова на эту же заставу с тревожной вестью спешил Мукаш Сандыбаев.

А дочь его через сады и огороды соседей пробиралась за неизвестным. Она его не видела, но по тому, как качались желтые головки подсолнухов и серые метелки кукурузы, угадывала движение чужого. «И чего только лезет, что ему нужно на нашей земле?» — возмущалась Улбосын. Ей вспомнились прочитанные рассказы о пограничниках, которые в любую погоду охраняли границу, шли по следу нарушителей, вступали с ними в бой, не давали им сделать что-то злое, недоброе.

Пришелец старался запутать следы. Он перепрыгивал через заборы, ложился в арыках, прятался в огородах.

Преследование — дело сложное. Опытному пограничнику и то оно дается трудно. Здесь должны быть и зоркость, и сноровка, и осмотрительность. А каково девочке? Преследование потребовало от нее большого напряжения сил. Бежать становилось все труднее. Но девочка понимала — так нужно для школы, для пограничников, для страны.

Огороды с жиденькой изгородью упирались в дорогу. Там, где ее окаймляли старые ветлы, появился чужой, плечистый, с большой копной волос на голове. Он, стряхнув рукой с рубашки и брюк пыль, надел синюю куртку. Потом, оглядевшись, пошел по обочине дороги в поселок.

Сзади на небольшом расстоянии, тяжело дыша, поспешала за ним Улбосын. «Переоделся, думает, не видела», — сказала она и тут же услышала за своей спиной осторожный бег. Это спешили пограничники.

— Вон он, в куртке синей, — едва выговорила девочка и показала рукой в направлении нарушителя.

Улбосын, легко вздохнув, отстала от побежавших солдат. Она платочком вытерла потные лоб, шею, лицо. Несмотря на усталость, чувствовала то глубокое удовлетворение, какое испытывает человек, выполнивший свой долг.

Тревога в сердце девочки держалась недолго. Она шла легко, с появившейся на лице улыбкой.

Над поселком ярко светило солнце, в голубом небе так же сновали ласточки, по тропинкам к пруду мирно, переваливаясь с ноги на ногу, шли цепочкой гуси.

В школе Улбосын поздравляли учителя, мальчики и девочки.

— И мы бы так поступили, как наша Улбосын, — говорили школьники. — Попадись нам только чужой — не уйдет.

А вечером смелую пионерку пригласили на заставу. Солдаты благодарили ее за помощь, рассказали о своей службе, преподнесли в подарок библиотечку.

— Будь всегда такой смелой, готовой выполнить любое дело для блага нашей любимой Родины! — давал ей наказ начальник пограничной заставы.

— Всегда готова! — по-пионерски четко и внятно ответила Улбосын.

Глядя на пионерку, я еще раз подумал:

«А ведь в самом деле надо бы написать крылатую, самую звонкую песню о девочке с косичками».

Олжасу Омархановичу уже за семьдесят. Лицо его обросло дремучей седой бородой, глаза спрятались под нависшими густыми бровями, голос стал хриплым, придавленным грузом старости. Почти вся жизнь Омарханова прошла в далеком приграничном поселке. Много он повидал и сделал на своем веку.

Частыми его гостями бывает молодежь села, приходят к нему пограничники, школьники. Есть старику о чем поведать новой поросли.

На этот раз его навестили пионеры со своей вожатой.

— Стар уж я стал, совсем стар, даже в очках плохо вижу, — жаловался дедушка Олжас, перекладывая книги и разные бумаги в шкафу. — Хочу показать вам фотографии. Вот они. Тут, ребята, не все снимки. Многие из них раздал то учителям, то знакомым.

Когда он развязал тесемку, пухлый сверток сам по себе, как на ветру книга, раскрылся, и на столе, отдавая слабым глянцем, россыпью легли десятки фотографий — белых, пожелтевших, выцветших. Омарханов взял верхнюю.

— Вот это я с Серго Орджоникидзе, снимались в двадцатом. К нему я за советом ездил. Жаркое время было тогда в Казахстане, — вспоминает старик. — С басмачами воевали. Требовалось оружие, не хватало хлеба. Нам Советская власть, ребятки, нелегко досталась….

На другой фотографии школьники увидели двух мужчин. Одного в буденовке, в длинной шинели, в ремнях, с шашкой на боку. Другого в кожаной тужурке, с красивым чубом, чуть улыбающегося, с книгой в руке.

— Это я с Дмитрием Фурмановым, — не без гордости поясняет дедушка. — Хороший был командир и большевик что надо. Щедрое сердце имел этот человек. Сколько полезного он сделал казахам-беднякам! Когда бываю в Алма-Ате, всегда заверну к небольшому домику, где жил чапаевский комиссар.

Как только школьники закончили смотреть фотографии, дедушка Олжас положил на стол небольшую картонную коробку.

— А здесь что? — с любопытством в один голос спросили ребята.

Он осторожно снял крышечку. В коробке лежал аккуратно сложенный пионерский галстук. Рядом — пожелтевший треугольный конверт без марки с фиолетовым штемпелем.

Десятки ребячьих глаз жадно и вопросительно смотрели то на горевший жарким полымем галстук, то на взволнованного дедушку.

Старик, успокоившись, почти шепотом сказал:

— Внучки моей, Гульнары. Теперь ее нету со мной.