Андрей Дугинец - Стоход

Концом дубинки Гамерьер вдруг слегка ударил по звонку, стоявшему на краю стола, и тотчас вбежал переводчик, маленький человек с огромными оттопыренными ушами.

Все так же глядя в потолок и помахивая дубинкой, шеф отрывисто бросил переводчику несколько слов и, встав, быстро ушел.

Пришибленно глядя ему вслед, переводчик молчал. И лишь когда дверь гулко захлопнулась, выдавил:

— Плохо. Сказал, что, если через пятнадцать дней Миссюру не поймаешь, всех угонит в концлагерь, а тебя… — он изобразил петлю на шее. — Ну, ты на меня, Савва, не сердись. Я что. Я только перевожу готовое. Плюй. Все уладится. Поехали в город, к девочкам!

— Нет, пока не поймаю Миссюру, из Морочны — ни шагу, — стукнув кулаком по столу, поклялся Сюсько.

— А как ты его поймаешь? — развел руками переводчик.

— Есть у меня одна думка. — И Савка решительно вышел…

Солнце еще не зашло, а над речкой уже потянулась сизая полоса тумана. Дело к осени — туманов все больше и больше.

— Потянуло… — кивнув в сторону речки, сказал Антон, выстругивавший еловую палочку. — Егор, туман пошел, затапливай.

Егор только и ждал этого сигнала. Он тут же поднес спичку к печке, на которой уже стояло ведро с рыбой. Сухой хворост вспыхнул, в печке затрещало, загудело.

— Тяга в твоей печке сумасшедшая! — восторгался Егор уже не в первый раз.

— Тяга что! Главное, что ни дыма, ни огня не видно ниоткуда, — заметил Моцак, выходя из шалаша к печке, выкопанной под развесистым кустом ольхи. — Насчет маскировки Антон великий мастер.

Антон не отозвался: «Знали б, сколько ломал голову над этой печкой… Это сейчас кажется просто, а тогда… сколько ночей не спал, пока додумался…»

Днем далеко виден дым. Ночью костер выдает себя искрами и пламенем. А как сварить ужин без дыма и пламени на такую семейку? Ну, пламя можно упрятать в печку. Слепил ее из вальков глины и все. А дым? Его не зажмешь в кулаке. Наконец Антон решил пустить дым по реке и топить печку лишь тогда, когда над водою стелется туман. Печку он сделал по образцу землянки. Выкопал в земле ямку по длине и ширине плиты, привезенной из бывшего панского паласа. Плиту закрепил на круто замешенной земле. И даже дверцу поставил. А для дыма прокопал под дерном ход к речке. Затопил печку, дым пошел под землей к речке, вышел под густым тальником и смешался с туманом. Пробовал свое изобретение Антон один, боялся опозориться. А когда в печке хворост разгорелся, а дыма так и не было видно возле лагеря, Миссюра благодушно улыбнулся и подмигнул себе. Друзья готовы были его качать. Тогда это было событием. А теперь вот просто. Потянуло — и все выползают из шалаша к огоньку, к запаху варева.

Опираясь на палку, первым появился Александр Федорович. Правая нога у него уже хорошо сгибалась. Но левую, забинтованную в колене, он еще тащил, как деревянную. На лице синяков уже не было. Только глубокий шрам краснел от глаза до уха. На костылях, сделанных Антоном, вышел Ермаков, не расстававшийся с ручным пулеметом, даже когда еле держался на ногах.

К отряду прибился и политрук Бугров, что организовал побег из Картуз-Березы. Он был тяжело ранен и все же пробрался по адресу, данному Александром Федоровичем. Голова Бугрова была перевязана, издали он был похож на мусульманина в чалме.

И последней к печке подползла Соня, волоча ногу, к которой была привязана доска для срастания перелома.

Антон посмотрел на друзей и, сощурившись, как-то горько усмехнулся. А так как улыбка на его лице была очень редким явлением, Моцак вопросительно посмотрел на него.

Антон молча достал из кармана бумажку и подал Моцаку.

— Новый приказ коменданта? — догадался Александр Федорович и развернул большой серый лист. — Ну, Антон, базар только еще начинается, а цена на твою голову повышается с каждым днем! Уже две тысячи. Вот только дом по-прежнему непонятно, какой обещают, — новый или старый. Ясно, почему ты так скептически улыбался.

— Не, — качнул головой Антон, не отрываясь от своей работы. Он вырезал какой-то желобок на длинной еловой палочке. — Я смеялся над другим. Вот, думаю себе, видели бы фашисты нашу дивизию, какая она в самом деле, вдвое сбавили бы цену.

— Ничего, ничего! — ободрил Александр Федорович. — Скоро мы эти бинты бросим в печку, Бугров вместо чалмы наденет пилотку и начнет обучать нас военному делу.

— Да я не про бинты. Я просто, что нас тут совсем мало. А там думают…

— Не меньше полка! — подхватил Егор, помешивая уху самодельной березовой поварешкой.

— А где ж Омар? — поинтересовался Антон.

— Омар? — спохватился Моцак и грустно улыбнулся. — Омар опять ушел в степи… — И он кивнул в сторону ольшины за шалашом.

Под большой, наклонившейся к речке ольхой сидел на корточках Омар. В руках он держал пучок сухой сизоватой травы. Время от времени нюхал. А потом подолгу с тоской смотрел через речку в гущу лозняка. Это ковыль. Омар носит его третий год. Уходя в армию, он сорвал этот пучок возле юрты и вот теперь в минуты раздумий смотрит на него и вспоминает родные края, «уходит в степи»…

Антон посмотрел на Омара с каким-то особым уважением и сказал:

— Не тревожьте его. Потом поест…

— Ты что опять мастеришь? — с интересом спросил Александр Федорович.

Антон долго молчал, продолжая что-то вырезать. Наконец, когда довел желобок до конца палочки, показал:

— Похоже на рельсу?

— Да, — ответил Моцак, озадаченно глядя на мастера. И хотя он привык к неожиданным вопросам этого необычайно любознательного человека, все же показалось странным, что Миссюра вдруг заинтересовался моделью железной дороги. — Но зачем тебе этот рельс?

— Вот же никак не пойму, как паровоз с одной колеи переходит на другую, — сокрушенно качнул давно не стриженной головой Миссюра. — Я и колесики делал, и стрелки, чтоб попробовать, как оно. Ат не получается! — И он показал два колесика, отпиленных от березового кругляка и надетых на ось.

— Очень похоже на железнодорожные колеса, — заметил Александр Федорович. — Ну что ж, время у нас есть. Нарежь палочек чуть подлиннее этой оси. Это будут шпалы. Положим рельсы на шпалы. И я тебе все покажу. — И вдруг Моцак недовольно присвистнул: — Э-э, дружище! А колеса-то у тебя не совсем такие. Нет, нет!

И, забрав нож у Антона, Александр Федорович ловко срезал на колесиках наружную кромку.

— А как же оно будет держаться на рельсе? — спросил Миссюра. — Я ж старался, вырезал ручеек по всей шине, чтоб колесо обнимало рельсу и не соскакивало…

— Твои колеса с рельсов не соскочат. Это так, — согласился Моцак. — Но зато их и на другой путь не переведешь никакой стрелкой.

— Чего ж то так? — Антон совсем пал духом, словно эти колесики решали проблему всей его жизни.