Александр Проханов - Столкновение

— Я что-то совсем запуталась, — призналась Эулалиа. — Зачем же нам рассказывать людям всю правду о правительственном терроре, если он, этот террор, на то и рассчитан, чтобы вызвать повсеместный страх? — В те годы она, тогда совсем еще молоденькая девушка, разбиралась в политике не так хорошо, как сейчас.

По лицу партийного руководителя едва заметной тенью скользнула снисходительная усмешка.

— Все не так сложно, как кажется. Рассказывая о преступлениях властей, мы ведь одновременно объясняем людям, что пиночетовцы стремятся вызвать коллективную панику. А ведь чилиец — человек гордый, не мне вам говорить. Коль он поймет, что с помощью террора всю нацию хотят превратить в стадо послушных баранов, он возмутится. Он непременно возмутится! И еще мы стремимся объяснить ему вот что. Офицерье нагнетанием страха пытается вытравить из сознания народа саму идею социальных перемен, саму идею свободы и демократии, силится стереть в душах и сердцах людей память о годах правления Народного единства, когда бедняки получили доступ к образованию и медицинскому обслуживанию, когда аграрная реформа дала крестьянам землю, когда правительством впервые была проявлена забота об индейцах, когда были национализированы наши основные природные богатства, когда частные банки стали государственными и сильно пошатнулись позиции иностранных монополий. Думается, после таких объяснений даже малограмотный человек поймет, кому и зачем понадобился переворот.

— Убедил, убедил! — махнула рукой девушка, а рыжий, как солнце, Фабио Кайседо с ехидцей заметил: — Слава всевышнему, наконец-то до руководительницы нашей ячейки дошло, — за что тут же получил тычок локтем в бок и шутливо охнул, изображая непереносимую боль.

Снисходительно наблюдая за возней молодежи, Агустин Солано позволил себе расслабиться — он поудобнее устроился в кресле, прикрыл веками воспаленные от усталости глаза, отчего лицо его стало и вовсе невыразительным, даже вроде бы глуповатым.

«Надо же, — подумала Эулалиа, — такой умница, такой деловой и энергичнейший мужчина — и такая серенькая внешность».

Беседа проходила у нее дома — в гостиной маленькой квартиры, где она жила вдвоем с отцом. Матери она не помнила: та умерла, когда она была совсем маленькой.

Матовый стеклянный шар под потолком неярко освещал небогатую обстановку гостиной: диван, круглый стол, несколько стульев. На стене — большая, портретного размера литография, изображающая Христа в мученическом венце. На противоположной стене — две майоликовые балеринки, устремленные в танце навстречу друг другу.

Кресло, которое занимал Солано, было единственным в комнате. Комсомольцы разместились на стульях. Хозяин дома — Марселино Ареко сидел за столом, подперев голову рукой. Отец Эулалии был сутул, болезненно худ. За плечами — долгие годы работы стеклодувом. Человек грамотный, много занимавшийся самообразованием, он тоже, как и Агустин, входил в состав горкома компартии.

За окном послышался шум проезжающей машины. Ареко встал. Подошел к окну. По пустынной улице рабочего предместья проезжал армейский «джип», битком набитый солдатами, вооруженными до зубов. Марселино зло качнул головой: город словно захвачен неприятельскими войсками.

Солано, на минуту смеживший было веки, открыл глаза, заслышав шум машины и звук шагов Марселино. Прямо на него со стены смотрел лик Христа.

Он улыбнулся, глядя на литографию:

— Маскировка?

— Ты о чем? — Марселино повернул к нему голову.

— Да вот смотрю на божий лик…

Задумчиво и печально глядя на товарища, Ареко молчал. Агустин почувствовал, что сказал что-то не то.

— Это мама повесила, — тихо проговорила Эулалиа. — Она была верующая.

Солано чертыхнулся про себя, досадуя на свою неловкость.

— Ну ладно, — сказал он, стремясь переменить тему разговора и обращаясь уже к комсомольцам. — Будем считать, что одна из основных линий нашей пропагандистской работы вам теперь ясна.

— Конечно… — загалдели ребята. — Все ясно…

Но Марселино поднял руку, и все притихли.

— Стоп! Ясно-то вам ясно, однако о том, как нам объяснять людям, кому и зачем понадобился переворот, стоит поговорить особо. Простому человеку не так-то легко во всем этом разобраться. Особенно если он лишен необходимой информации.

— Ты имеешь в виду причастность к перевороту американцев? — догадалась Эулалиа.

— Конечно, — ответил ей отец.

— Ты прав, — согласился Солано. — Я, пожалуй, поспешил подвести черту под нашим собеседованием. В самом деле, далеко не все у нас понимают, что на сентябрьском путче стоит клеймо «Сделано в США». Как, впрочем, и на большинстве других государственных переворотов в Латинской Америке.

— Но не все это понимают, — заметил Ареко. — Нужно разъяснять людям — и мы стараемся это делать в наших листовках, в нашей газете, — что ЦРУ не только спланировало путч, но и передало заговорщикам двенадцать миллионов долларов, чтобы те на эти деньги подготовили свержение правительства Сальвадора Альенде. Мало того, в помощь заговорщикам были отряжены агенты ЦРУ. Сейчас мы уже знаем их имена. Это Гарри Шлодеман, Даниэль Арзак, Джеймс Андерсон, Джон Тинтон, Кит Уилок и многие другие. Эти представители «великой северной демократии» помогли генералам покончить не только с Народным единством, но и со всякой демократической деятельностью в стране. С благословения США — и надо, чтобы всем это было ясно, — распущены партии, даже те, которые готовили почву для переворота. Распущен Национальный конгресс, Единый профцентр трудящихся. Вне закона поставлены митинги, собрания, демонстрации. Дядя Сэм в восторге от наглого антидемократизма хунты.

— Особенно в большом восторге американские монополии, — вставил Агустин. — Они тоже отвалили несколько миллионов заговорщикам. И внакладе не остались. Хунта выплатила сотни миллионов долларов иностранным монополиям в качестве «компенсации» за национализацию их предприятий при Народном единстве. Финансирование переворота оказалось для них чрезвычайно выгодным дельцем: каждый доллар, вложенный в путч, принес прибыль. Американская «Интернэшнл телефон энд телеграф», например, прямо участвовавшая в заговоре, получила восемьдесят пять миллионов — хороший куш!

— Что верно, то верно: условия компенсации баснословно выгодны американским корпорациям, — согласился Марселино. — Вот вам и второе направление нашей пропагандистской работы — разоблачение роли американских монополий и ЦРУ в заговоре против правительства Народного единства.

— Слышали? — обратился к собравшимся Фабио Кайседо. — Государственная электростанция в Арике передается во владение компании «Дженерал моторс».