Айбек - Солнце не померкнет

— Опять вы здесь, — злобно пробормотал боец и открыл огонь из винтовки.

Двое немцев сразу упали навзничь, остальные бросились на землю.

Аскар-Палван удобно устроился в воронке. Он поискал глазами Бектемира, намереваясь что-то сказать ему.

В нескольких шагах от него торчит бугорком каска, чуть подальше — оторванная рука…

— Рус сдавайс! — слышит он вблизи чужой, злой голос.

Палван одну за другой швырнул две гранаты и нетерпеливо поднял голову.

— Есть, — удовлетворенно прошептал он. — Вот тебе "сдавайс"!

Он отполз назад, в другую воронку.

Кто-то из немцев бросил гранату. Она упала как раз в том месте, где только что был Аскар-Палван. В лицо бойцу попали отлетевшие кусочки замерзшей глины.

Он увидел, что немцы, пытаясь рассмотреть свою жертву, подняли головы. Выстрелил из винтовки. Послышался вопль. Озлобленный враг швырнул еще одну гранату, Аскар-Палван ответил тем же.

— Получай, гад!

Его граната снова угодила в цель.

Гитлеровцы начали стрелять с разных сторон.

Аскар-Палван отвечал до последнего патрона. Он от злости потемнел. Колени его задрожали. На секунду уткнул лоб в землю.

"Почему Бектемира нет? — думал боец. — Где он может быть?"

Немцы, осторожно переползая, приближались к затихшей воронке. Возможно, они хотели взять живым "этого упрямого русского".

Но терпение Аскара-Палвана иссякло, и он внезапно кинулся на врагов. Его будто выкинула сама земля.

Страшным, почти истерическим голосом он закричал!

— Бей!

Огромный, черный джигит с широко открытыми глазами опустил приклад винтовки на голову немца. Потом ударил другого. Что-то выкрикнув, он проткнул штыком третьего, но внезапно голос его оборвался.

Окровавленный боец опустился на колени и медленно упал.

В это время с помощью танков и артиллерии батальон Никулина перешел в контратаку и оттеснил врага.

Дубов издали позвал рукой Бектемира. Тот склонился над телом друга.

Лицо Аскара-Палвана было изуродовано. Бектемир, вытерев кончиком рукава глаза, посмотрел на Дубова.

Дубов, хмурый, с окровавленным лбом, сунул Бектемиру самокрутку, которую курил сам.

— Неплохая смерть! Герой! — вздохнул он.

Бектемир ничего не ответил.

Аскара-Палвана зарыли на склоне холма.

День был тусклый и гнетущий. Несмотря на ранний час, комната наполнилась предсумеречной темнотой.

Мария, бессильно скрестив руки, сидела на табурете, который скрипел от малейшего движения.

Сердце женщины сжималось, она изредка вздыхала, поглядывая на сына. Володя крутил колеса игрушечной машины и, забывшись, повторял немецкие слова, которые слышал от гитлеровцев.

Затем, повернувшись, спросил:

— Мама, когда придут наши? На площади скоро будет праздник?

— Придут, придут, конечно, — печально и рассеянно ответила мать. — И будет, конечно, праздник… Скоро…

— Тогда героев покажешь мне? — просит Володя.

Мать кивает головой:

— Конечно покажу…

Болезненное лицо мальчика радостно просияло.

Деревня сейчас напоминала дом после грабежа.

Враг, как саранча, уничтожил еду, отобрал все запасы у населения. Немцы на глазах у Марии увели старую корову, на которой держалось все хозяйство.

Деревня пустела день ото дня. Люди потихоньку куда-то уходили. Три дня назад был повешен дед Яшкин — за то, что распространял листовки, призывавшие к борьбе. Откуда он их принес, дед так и не сказал. Измученный старик держал себя перед казнью смело и гордо.

В день казни всех погнали на площадь. Но Мария скорее согласилась бы умереть, чем увидеть на виселице своего соседа.

Со дня казни она не была еще в той стороне, где находилась площадь. Она боялась даже подумать про это страшное место.

Как и во многих домах, немцы часто ночевали у нее. Приходилось скрывать горевший внутри гнев и отвращение. Она должна была улыбаться при бессмысленном смехе и шутках оккупантов, опускать вниз глаза при угрозах, молчаливо выполнять приказания.

Взгляд Марии упал на окошко. Там по улице проходил Кандалов. Сердце женщины сжалось от ненависти, комок подступил к горлу.

Кандалова немцы назначили деревенским старостой. В прошлом он не был ни кулаком, ни торговцем, служил до революции всего-навсего кучером у какого-то помещика. Но видно, не зря он лизал посуду богатея, не пристав впоследствии ни к какому делу. Если и поступал на работу, его быстро оттуда гнали или он сам бросал ее. Поглаживая расчесанную бороду, играя тусклыми глазами, Кандалов объяснял знакомым: не поладил с начальством. Невозможно ведь…

А сейчас в деревне он полный владыка. Над всеми хозяин.

Кандалов, злой, наглый, заходил в дома. Исподлобья осматривал помещение, хозяев. Затем, словно готовясь к речи, крутил в воздухе указательным пальцем:

— Я хочу разрешить один вопрос, принципиальный!

Вопрос сводится к одному: как вырвать для немцев необходимые продукты.

Мария не боялась его. Когда он встречался на улице, ей даже доставляло удовольствие каким-нибудь жестом или словом выразить ему свое отвращение.

Сейчас, когда она увидела его силуэт сквозь мутное стекло, сердце ее дрогнуло. Мария боялась новой беды.

Со вчерашнего дня исчезла ее сестра. От горя и усталости Мария чуть не валилась с ног.

О чем только она не думала, пытаясь представить, что случилось с Надей.

"А если девушка лежит где-нибудь в лесу, опозоренная фашистами, убитая…" — думала Мария.

Долгую, длинную ночь она лежала не смыкая глаз, прислушиваясь к каждому шороху. Не давала покоя мысль, где и как она будет разыскивать Надю.

Девушка в последнее время почти каждый день ходила к Яше Бублику, в дом на соседней улице, и подолгу засиживалась там.

Каждый раз она возвращалась оттуда радостной, воодушевленной.

Бублик был горбат. Он чинил бочки, примусы и другие веши.

Немцы не обращали на него внимания: мелкий частник — и все.

Бублик вытаскивал инструменты к калитке и молча занимался своим нехитрым делом. Ясно, человек зарабатывает деньги. Из-за денег он иногда скандалил с женщинами, нервничал.

Марию встретила жена горбатого — женщина полная, властолюбивая.

— Мастера дома нет. Не знаю, куда запропастился, — небрежно бросила она.

— А Надя? — настороженно спросила Мария. — Где Надя?

— Откуда мне знать? Интересная вы женщина. Возможно, где-нибудь обучается… по-немецки!

— Побойся бога, Дуня! Не стыдно ли? — с горечью сказала Мария.

Жена горбатого, видя волнение соседки, вдруг переменилась, начала утешать ее:

— Найдется, никуда не денется. Волк, что ли, съел ее?

Мария с трудом дошла до дому.

Куда девушка могла уйти с горбатым? Куда? Что это еще за дело у них?

В это время Надя сидела вместе с Бубликом в густом лесу, в пятнадцати километрах от деревни.