Айбек - Солнце не померкнет

Джигит, расстроенный тем, что ему не удалось послать письмо, сейчас сам на миг побывал у нее.

Камал сидел в полудреме. Костер грел лицо, спину же пронимал лютый холод.

Голос парикмахера заставил его раскрыть глаза.

— Пожалуйста, уста. Не уставать вам! — протяжно зевнув, пригласил Камал.

Словоохотливый и знающий толк в людях земляк, приблизив грудь к огню, начал неумолчно стрекотать. Через некоторое время, он достал из-за пазухи что-то завернутое в газету и положил на колени.

— Как вы до колбасы? Хорошая. Во рту растает, а внутри костерчик разожжет.

— Ийе, откуда вы взяли это? — с аппетитом поглядывая на колбасу, удивился Камал. — Да вы, оказывается, охочи не до коня, а до конской колбасы. Знаем мы теперь вашу тайну, уста!

— Вот и не угадали, — поиграл белками глаз парикмахер. — Конь — крылья солдата, сказал я. На войне стоит целовать копыта аргамака… А тут такое случилось: недавно на глазах моих покалечило коня. Дивной красоты был. А ну скажите, что лучше: гнить ему в земле или обратиться в колбасу! Русский народ, оказывается, не ест конины.

А молодой и хороший конь — отменная пища. Срезал я жирные места и сунул их в очаг. Зимой шубы не надевай, а ешь колбасу…

— Ну что ж, нарезайте. Хватит разговаривать.

— И это правильно, братец.

Уста красивым, острым ножом с ручкой, украшенной цветными камнями, ловко нарезал колбасу. Камал взял один кружок и с аппетитом съел.

— Недосолена, но все равно хороша! — похвалил лейтенант.

— Один недостаток — тмина нет. Да и откуда быть гмину, когда даже насвая нет? — тоскливо вздохнул парикмахер. — Разве до этого здесь…

Камал расправился с жирной колбасой и вытер губы бумагой.

— Спасибо, уста. Утешил.

— Я все о том же, — несмело начал парикмахер. — Все о коннице… Как же мне быть?

Камал пожал плечами и опять пошутил:

— Найдем вначале коня-летуна, как у Алпамыша.

— Да ничего, братец, лишь бы сносен был. Ведь дело в человеке, — серьезно произнес парикмахер.

— Вот тебе и раз! Вы же сами говорите, что конь — крылья воина. И хорошо, когда крылья эти сильные, неустающие!

Уста на мгновение разинул рот. Жуя реденькую бородку, подкинул хвороста в костер, раздул.

Он, должно быть, немного обиделся, но потом его сухощавое, морщинистое лицо внезапно озарилось улыбкой.

— На войне и плохая лошадь приносит пользу, — уверенно произнес он. — Немножечко терпения, я растолкую вам.

Парикмахер подправил костер и продолжал:.

— Есть притча одна. В былые времена Искандер Зулькарнайн дал бой царю по имени Доро. У каждой стороны было несметное число воинов. Знамена, говорят, солнце заслоняли. Перед большим побоищем поутру Искандер надел золотые доспехи. Сел на коня, который мог и через гору перескочить, и выехал на бранное поле. Оглядел свои войска. У всех кони ржут, нетерпеливо кусают удила… Среди них только у одного джигита лошадь махонькая, худущая, смирненькая. Не ржет и не бьет землю копытами, Искандер гневно подскочил к нему: „Эй, трус, не стыдно тебе садиться на такую клячу? Да как ты будешь на такой кляче воевать?“ Джигит ответил: „О повелитель мира, все, кто сидят на хороших конях, — трусы!“ Искандер, удивленный, попросил: „Раскрой мне смысл своих слов“. „Они только и думают о том, чтобы ускакать на своих конях-летунах, если враг начнет одолевать… Моя же цель — не бежать, а вот на этой кляче до конца драться на саблях с врагом!..“ Эти слова очень понравились Искандеру.

Парикмахер посмотрел на лейтенанта и хитро улыбнулся.

Лейтенанту нечего было возразить, он покачал головой, улыбнулся. Как говорится, сказка — ложь, да в ней намек — добрым молодцам урок.

— Вот видите, — тоном победителя произнес парикмахер.

Он, чувствуется, был очень доволен и даже возгордился своей притчей.

Но Камал сбил с него спесь:

— Все это так, но мы намерены отсюда гнаться за отступающим врагом. А для этого нужны настоящие аргамаки.

— Вначале надо сломать хребет врагу. А врага без хребта можно догнать и на муле, — не унимался уста.

Камал засмеялся:

— Вам, оказывается, невозможно мат поставить. Остер вы, остер!

Когда парикмахер ушел, Камала одолела дрема. Потирая глаза, он попытался встать. Но тяжелая усталость совсем разморила его.

Подошедший Терещенко улыбнулся. Он снял свою шинель, постелил недалеко от огня на плащ-палатку, затем сильными руками легко поднял Камала, положил его и заботливо подоткнул шинель под бока.

Оправив свой ватник и надвинув поглубже на голову шапку-ушанку, Терещенко опустился на корточки у костра, уже покрытого легким слоем золы, и тихо, очень тихо запел одну из своих любимых песен, которых он знал очень много.

Так до утра сидел он, покачивая головой в такт песне.

На фронте все с благоговением и гордостью говорили о славном подвиге двадцати восьми панфиловцев.

Некоторые пытались найти среди них близких, земляков. Бектемир сказал Дубову:

— Богатыри. Оправдали молоко, которым поили их матери. У каждого одна смерть. Вот так надо умирать!

— Да, они счастливые люди, — смахивая с усов иней, произнес Дубов. — Боец, который только вчера, продрогший, сидел в окопе, — сегодня известен всему миру. Весь мир знает о нем… Вот героизм! Вот люди!

В разговор вмешался третий боец, Попов. Скривив лицо от боли в замерзших ногах, он произнес:

— И все-таки положение наше такое, что смотришь — проклятый фашист еще загонит нас на улицы Москвы!

— Бои идут решительные. Или мы их, или они нас. Но если ты будешь похож на поджигающих танки панфиловцев, тогда мы выгоним немцев на самые улицы Берлина! — твердо сказал Дубов.

Боец почувствовал, как нервно двигаются покрытые инеем усы Дубова, отвернулся от него и вопросительно посмотрел на Бектемира, словно искал у него поддержки.

— Камень день ото дня становится тяжелее, Попов, — произнес Бектемир, шутливо упирая ему в живот кулак. — Народ на всех скоростях выпускает новенькие пушки, танки. Глаза у тебя или дырка на овчине? — вдруг гневно махнул он головой. — Чтоб тебе пусто было…

Попов виновато улыбнулся, опустил голову и продолжал потирать свои ноги.

— Послушай меня, — Бектемир обнял Попова за плечи. — Сегодня немец атаковал шесть раз и занял шестьдесят аршин. Мне кажется, что Никулин вернет эту землю все равно…

— Капитан наш — золото, — покраснел Попов.

— Все бы так воевали!

— Вот и воюй, — Попов неопределенно пожал плечами.

Через два часа немцы подвергли позиции батальона ураганному обстрелу, бросив в бой танковый десант.

И тут случилось неожиданное. Попов со связкой гранат кинулся под танк. Танк загорелся.

Бойцы переглянулись. Так раскрылось сердце одного из их товарищей, тихого, невзрачного на вид человека.