Василий Ардаматский - Безумство храбрых

«Это был форменный ад,— рассказывал в сорок пятом году следователю немецкий инженер Альфред Шарк, видевший, как строился завод.— Этот ад был создан руками самих мучеников. Может быть, счастливыми из них следует считать тех, кого смерть настигла за работой. Каждый день из подземелья выносили десятки трупов, а тех, кто, потеряв последние силы, не мог работать, выволакивали из подземелья эсэсовцы, и их судьба так же завершалась в усовершенствованных печах срочно построенного крематория:. Среди немецких специалистов, работавших на заводе, в ходу было выражение: «У нас лагерь с одной дверью и вход только сюда». Лагерь постоянно пополняли новыми партиями заключенных. Откуда их привозили, я не знаю. В период строительства одновременно работали не меньше тридцати тысяч человек. Когда завод был готов, из всего контингента для работы на заводе было отобрано около десяти тысяч человек. Отбирали только самых здоровых и имеющих технические специальности. А все остальные, надо думать, были истреблены. Это страшное место было чрезвычайно засекречено. Все мы давали подписку, что никому и никогда ни словом,- ни намеком не сообщим о том, что мы видим в лагере «Зеро». В противном случае — смертная казнь. Я поступил, как подсказала мне совесть: вскоре после пуска завода я бежал из этого ада и до конца войны скрывался у старшего брата на хуторе в Баварии. В отношении заключенных, работавших на заводе, инструкция была предельно ясной: ни один из них живым отсюда выйти не мог. Тайна завода должна была умереть вместе с ними. На заводе работало немало инженеров из среды заключенных. Некоторым из них даже были предоставлены более сносные условия существования. Но и они тоже были обречены...»

А вот выдержка из докладной записки, опубликованной в сборнике американской службы информации «Концентрационный лагерь».

«В южной части Гарца находились важные военные предприятия, в том числе довольно большой авиационный завод и подземный, укрытый глубоко в горах, завод по производству снарядов «Фау-1» и «Фау-2». Здесь основные шахты тянулись почти полтора километра под землей и были связаны между собой сорока восемью тоннелями.

Этот завод был построен политическими заключенными. Они же и обслуживали предприятие. Среди этих политических заключенных находились немцы, французы, голландцы, русские, чехи и поляки. Согласно показаниям одного голландского врача, в лагере ежегодно сжигали в печах девять тысяч трупов.

Заключенные должны были работать по 18 часов в сутки. Питание их состояло только из жалкого куска хлеба и одного литра жиденького супа. Когда они становились слишком слабыми и не могли больше работать, их отправляли в «лазарет». Там не было ни медикаментов, ни продуктов, ни врачебной помощи, кроме той, какую больные могли оказать друг другу.

Когда И апреля американцы достигли Нордхаузена, вокруг завода и бараков лежало две тысячи семнадцать трупов».

Пока шло строительство завода, эсэсовцы применяли тактику, которая в одном из их документов названа «схемой проходного двора». Сюда привозили и пригоняли рабов из разных лагерей. Задача состояла в том, чтобы они работали на полный износ. Тысячи узников погибали в самом начале, когда под землей производились взрывные работы. Эсэсовцы в тот период делали с заключенными все, что приходило им в их шальные головы. Не кто другой, как рейхсминистр СС Гиммлер, был главным наблюдателем этой стройки. Именно он подписал секретный приказ, на основании которого была создана «схема проходного двора».

Сколько десятков тысяч людей прошли через этот страшный двор, установить точно нельзя. Люди умирали в подземелье от непосильного труда, задыхались от отсутствия кислорода и от газов. Эсэсовцы убивали заключенных за самую ничтожную провинность. Регулярно проводилась так называемая «вентиляция»: доведенную до полного изнеможения партию заключенных якобы угоняли обратно в тот лагерь, откуда их привезли. Эти люди попросту исчезали. Такая «вентиляция» повторялась через каждые два-три месяца. Главное не дать людям опомниться, оглядеться, понять, что здесь происходит. Любой способ уничтожения был хорош — ведь это соответствовало задаче сохранения сверхсекретности объекта.

Положение несколько изменилось, когда завод был построен.

Тех, кто был оставлен работать на заводе, уже нельзя было прогонять через «проходной двор». Быстрая смена рабочих и вызванное этим непрерывное обучение новых могли отразиться на темпах выпуска продукции.

Но это совсем не означало отмены главного условия: живым отсюда никто уйти не мог. Обессиленные, больные, как и раньше, уничтожались. Рабы завода жили в подземных пещерах, без света и воздуха. Спали на камнях. В одной из таких пещер жило три тысячи человек. Пока полторы тысячи работали у станков, остальные спали. Вернувшиеся из цехов ложились на камни, еще теплые после товарищей. Месяцами не мылись. На потные лица толстой коркой ложилась пыль, которую отмывали собственной мочой, Не было достаточно воды и для питья. Многие заключенные, доведенные жаждой до безумия, пили свою мочу и умирали от отравления.

В месяц два-три раза проводилась казнь так называемых саботажников. К двум виселицам, стоящим на поверхности, выгоняли часть заключенных и выстраивали из них очередь.

Эсэсовский оркестр исполнял веселые опереточные мелодии, под которые приговор приводился в исполнение. Такую казнь эсэсовцы называли «оперетка».

Но и в этом аду многие не сломились, не пали духом и вели борьбу с палачами, не страшась смерти.

Здесь ничего не придумано, это всего лишь пересказ официальных данных, зафиксированных американским судом в Дахау в 1947 году, когда на скамью подсудимых попало несколько далеко не главных организаторов этого ада.

Шла к концу вторая военная зима. На стройке подземного завода в самом разгаре была фаза «заселение», хотя еще не были закончены фазы «термит» и «броня». Работы по всем трем фазам проходили теперь одновременно. Гитлеровцы торопились.

Сергей Николаевич Баранников, работавший на монтаже станков, со злостью наблюдал эту немецкую организованность. Как и другие узники, он знал, что из лагеря выхода в жизнь нет. Иногда по ночам ему казалось, что он уже давно погиб, а живет и думает о нем, погибшем, какой-то совсем другой человек. И это тот, другой человек лежит сейчас в черной, душной пещере, набитой тяжело дышащими, стонущими во сне людьми. И это тому, другому человеку лежащий рядом с ним Степан Степанович хрипло говорит:

— Может, и хорошо, что пути нам отсюда нет. Вернись домой, расскажи, что пережил, ведь не поверят, подумают — рехнулся старик... А такое неверие будет хуже смерти...