Василий Ардаматский - Безумство храбрых

Вскоре он уже был возле Баранникова. Задыхаясь и дрожа, он рассказал, что с ним случилось.

Четыре дня узники продолжали оставаться разобщенными по девяти пещерам. Мысль о восстании еще не покинула их. Теперь все зависело от того, насколько опытными и умными были те, кто возглавлял заключенных в каждой пещере. Баранников попытался установить связь с другими пещерами. Он поручил это трем русским, которые торжественно объявили себя его помощниками. В полночь они ушли, а спустя два часа один из них, тяжело раненный, приполз обратно. Выяснилось, что эсэсовцы все выходы на поверхность оставили открытыми, но в соединительных штольнях устроили засады.

Положение заключенных в пещерах становилось все более тяжелым. Прекратилась всякая доставка продовольствия. Многих голод сделал вялыми, и они часами сидели неподвижно, ко всему равнодушные, ничего не ждущие. Те, кто пытался погасить голод неумеренным потреблением воды, погибали. Между прочим, как позже выяснилось, гестаповцы умышленно открыли доступ к водопроводным кранам. Люди умирали тихо, незаметно. Просто кто-то обнаруживал, что его сосед, с которым он только что разговаривал, уже мертв. И странное дело: люди, еще недавно равнодушные к смерти, теперь, обнаружив умершего, приходили в нервное возбуждение, и успокоить их было невероятно трудно. В состоянии истерики они словно теряли рассудок и бормотали бог весть что. Самым страшным было то, что мертвые оставались среди живых. Из-за немыслимой тесноты их даже нельзя было перенести в одно место. Все непереносимей становился сладкий трупный запах.

Баранников, Гаек и Демка держались вместе. В это страшное время обнаружилась чудесная душевная черта Гаека. Сын народа, породившего неунывающего бравою Швейка, в этих ужасающих условиях, где, казалось, любой юмор — кощунство, стал поддерживать людей нехитрой шуткой.

— Интересно, что обо всем этом сказал бы наш Швейк? — спрашивал он и, чуть изменив голос, отвечал: — Скажу я вам, дорогие мои, я знал в Панкраце одного чудака, которому было еще хуже. Он три раза женился и всех трех жен похоронил, но три тещи жили с ним в одном доме. Вы представляете эту жизнь с тремя тещами и без единой жены?

Люди вокруг печально улыбались. Выяснилось, что Демка никогда не читал Швейка, и Гаек подробно рассказывал ему о похождениях бравого солдата. Баранников видел, как вокруг прислушиваются к рассказу. Он наблюдал это не без удивления. До чего же разнообразны, даже неожиданны средства поддержки человеческой души!

В пещере появились агитаторы за мирный выход на поверхность. С одним таким агитатором Баранников впервые столкнулся три дня назад. Он знал этого человека с удивительно красивым и гордым лицом. Однажды Ян Магурский, показав на него, сказал: «Перед этим человеком падала ниц вся Варшава. Такой это был гениальный актер». Как-то Баранников заговорил с ним и был поражен, обнаружив, что гениальный актер на редкость глупый и фанатически религиозный человек. Все случившееся с ним он считал наказанием, назначенным богом за грехи его мирской жизни. Баранников сказал ему, что, следуя этой логике, эсэсовцев нужно считать божьими людьми. Актер совершенно серьезно ответил: «Великими были грехи мои, и бог избрал тяжкое их искупление...» Баранников тогда даже пожалел этого красивого и, как ему сказал Ян, талантливого человека.

И вот три дня назад он услышал, как актер красивым голосом говорил сбившимся возле него людям:

— Надо взять белый флаг — символ мира и выйти на поверхность. Сейчас, когда война явно кончается, немцы не возьмут на себя лишний грех убивать людей с белым флагом.

— Тысячи мертвецов из четвертой пещеры смеются над вами! — крикнул Баранников.

Актер величественно повернул к нему свою массивную голову:

— Четвертая пещера начинала восстание,— сказал он.— Это совсем иное дело.

— Вы говорите неправду,— возразил Баранников.— Четвертая пещера не начинала восстание. Просто там оказался такой же, как вы,. Христов проповедник, а точнее сказать, провокатор, который повел за собой людей, пообещав им свободу и жизнь.

— Но немцы могли подумать, что это начало восстания,— невозмутимо заявил актер,— А мы выйдем с белым флагом.

— А вы не помните, как они повесили вашего епископа? —спросил Баранников.— Он обратился к ним с молитвой, а они оборвали божьи слова петлей. Было это?

— Было.— Актер явно смешался и тихо пробормотал: — В ослеплении злости совершено это злодейство.

— А откуда вы знаете, что ослепление у них прошло?— наступал Баранников.— Не наоборот ли? Явное поражение в войне озлобило палачей. Они теперь озверели. И надо еще помнить, что каждый из нас, оставшихся в живых,— это свидетель их преступлений. Кто этого не понимает, кто надеется, что волки превратились в ангелов, и пойдет к ним, тот пойдет на самоубийство.

Баранников по лицам людей видел, что его слова попадают в цель, и, повысив голос, продолжал:

— Мы не пойдем за вашим белым флагом! Жизнь и свободу мы завоюем в борьбе, если все будем сплочены сознанием, что мы — сила, которую враг должен бояться. Идти к смертельному врагу на поклон — это не только глупость и трусость, но и предательство памяти тех, кого мы здесь похоронили.

Заключенные, забыв об актере, прихлынули к Баранникову. Он говорил им о готовящемся восстании, о том, что есть оружие и боевые руководители, которые хорошо знают обстановку и только выжидают благоприятною момента для восстания.

Тогда Баранников выиграл бой. Но вчера все узнали, что руководители восстания схвачены. Потом произошла неудача с попыткой установить связь с другими пещерами. Агитация за мирный выход на поверхность с белым флагом усилилась и бороться с ней становилось все труднее.

— Что вы предлагаете взамен?—раздраженно спрашивали заключенные.

А что мог предложить Баранников? Только выжидать.

— Пока мы сами не перемрем? — кричали ему в ответ.

К вечеру Баранников понял, что утром люди уйдут из пещеры. Он видел, как в нескольких местах заключенные из лоскутьев мастерили белые флаги.

Ночью произошло событие, которое окончательно сломило волю людей и помутило их рассудок.

Только пещера начала затихать, как где-то вверху раздался глухой удар, от которого с потолка посыпались комья земли. Все вскочили, кто-то истерически закричал:

— Они взрывают подземелье!

У Баранникова похолодело сердце. Он знал, что в планы эсэсовцев входил взрыв подземелья, но он знал и другое — руководству подполья удалось обезвредить заложенные в цехах мины.

Последовал новый удар, а затем удары слились в долгий грохот. Люди с обезумевшими лицами рванулись к выходу.

— Товарищи! Это налет авиации!—закричал Баранников.— Это бомбежка! Остановитесь! Вы погибнете под бомбами!