Вадим Собко - Избранные произведения в 2-х томах. Том 2

— Может случиться, что и не разрешат принести фотоснимок нового самолёта, — усомнился лётчик. — Это неважно, что пассажирский.

— А всё-таки ты дурень, — сказал моряк, обращаясь к Луке, и никто не спросил, почему он так решил.

— Мы ещё посмотрим, дурень он или нет. — Старый Лихобор невесело улыбнулся. — Гляди только, сынок, чтобы не прибрала тебя к рукам какая-нибудь хитренькая молодайка или вдовушка.

— Не выйдет. Вооружён теперь.

— Значит, был опыт? — спросил отец. — А мне не сказал.

— И сейчас говорить не хочу, — спокойно ответил парень.

— Болит он, опыт-то?

— Отболел уже. И не нужно об этом.

— Ладно, — согласился отец. — Бери-ка бритву…

В тот вечер Лука вышел из госпиталя, чувствуя незнакомое прежде душевное смятение. Разговор в госпитале был грубоватым, и, может, нужно было оборвать его, но, завязавшись, он продолжался и теперь, уже в мыслях Луки. Впервые он взглянул на Майолу как на красивую девушку, которая рано или поздно станет чьей-то женой, будет любить, ласкать своего мужа, народит ему детей… Лука даже остановился от этой неожиданной мысли. А собственно говоря, что в этом неожиданного и непривычного? Всё на свете идёт по строго заведённому порядку. Человек рождается, растёт, любит, оставляет потомство и умирает, уступая место новым, лучшим или худшим, но наверняка новым поколениям. И Майола Саможук не исключение.

Да, а вот купить телевизор надо. Но где взять деньги? Ведь только-только рассчитался с долгами за квартиру. С какой радостью работал ты, Лука, этот год! Ждал счастья…. И всё разрушила, всё растоптала Оксана. Осуждать её. положим, не стоит, всё-таки многому она научила тебя и. во всяком случае, душой не кривила, была с тобой жестокой, но честной. Осуждать, конечно, не стоит, но и оправдывать тоже нельзя.

А насчёт телевизора, не откладывая, нужно посоветоваться с Венькой Назаровым: он человек практичный и обязательно даст толковый совет.

И Лука тотчас отправился к Веньке. Дверь открыла Клава, осторожно, неторопливо. До родов ей осталось ходить совсем немного: веки и губы подпухли, личико округлилось, порозовело.

— Здравствуй! — Она ласково улыбнулась. — Вот кого рада видеть, так это тебя. Проходи!

Венька сидел за столом и мастерил сложное приспособление к детской колыбельке: качай её в своё удовольствие, не поднимаясь с кровати.

— Телевизор? — переспросил он, выслушав Лихобора. — Нет ничего проще. Их в универмаге навалом, каких хочешь. Причём недавно здорово подешевели. — С гордостью посмотрел на свой, уже давно купленный «Электрон», на экране которого буйствовал футбольный матч, и сказал: — Клава, сколько раз тебе напоминать, чтобы ты не подходила близко к экрану! Для маленьких детей телевизор — самая вредная штука, рентгеновские лучи хоть и слабые, а всё-таки дают облучение. Я специальную литературу читал. Взрослым ничего, а детям страшный вред.

— Может, именно поэтому так много детских передач? — ласково проговорила, как пропела, Клава.

— Ничего, мне можно покупать эту машину: детей не предвидится, — сказал Лихобор. — Спасибо за консультацию.

В восемнадцать лет раны заживают быстро. Феропонт Тимченко убедился в этом на собственном опыте. Правда, когда сняли швы и разрешили посмотреться в зеркало, он сначала испугался — красный рубец перечёркивал подбородок и левую щеку.

— Вы не беспокойтесь, — сказал доктор. — Шов косметический, месяца через два рубец побледнеет и станет незаметным. Если отрастите небольшую бородку, будет просто отлично…

Издевается, что ли, над ним этот доктор? Не похоже: голосом уставшего человека он даёт успокоительные советы многим своим пациентам, ему просто некогда шутить.

— Для немецкого студента прошлого столетия, — продолжал врач, — такой шрам был бы предметом гордости.

— Почему?

— В моде были дуэли на шпагах. Интересная деталь: перед поединком оружие подвергали дезинфекции, чтобы не загрязнить рану противника.

— Ну, мне некогда было думать о дезинфекции. — Феропонт усмехнулся. — Вы правы, шрам делает моё лицо по-настоящему значительным. А когда меня выпишут?

— Дня через три, всё прекрасно зарубцевалось.

— Спасибо большое и до свидания.

Когда Феропонт вышел в приёмный покой, Ганна Мстиславовна ожидала сына, придерживая на коленях его костюм.

— Отлично выглядишь, как настоящий мужчина: похудел немного, и этот шрам… Правда, ты всегда был человеком с ярко выраженной индивидуальностью, а теперь тем более.

— Понравился мой шрам?

— Во всяком случае, он тебя не портит. Может, даже наоборот.

— Как немецкого студента прошлого столетия? — Феропонт усмехнулся.

— Боже! — Ганна Мстиславовна умилённо всплеснула пухлыми руками. — И такого человека не принять в консерваторию!

— Они ещё поклонятся мне в ноги, а я подумаю, идти или нет, — ответил Феропонт. — Консерватория — это нечто устаревшее, вслушайся в слово: консерватория — консерватизм. Нет, я создан для другого. Вот мой инструктор Лука Лихобор, тот, пожалуй, был бы находкой для консерватории.

— Не вспоминай, ради всего святого не вспоминай его! — Ганна Мстиславовна в отчаянии замахала руками. — Этот злодей так и остался ненаказанным…

Вечером в просторной столовой, в которой старинный орехового дерева буфет с искусно вырезанными головами грозных львов сверкал хрусталём ваз и бокалов, состоялся разговор.

Сергей Денисович Тимченко, приехав поздно с работы, уставший, но обрадованный возвращением сына, обнял его и сказал:

— Ну, здравствуй, рыцарь, с выздоровлением тебя! — Он стиснул его плечи, прижал к груди и на минуту замер от нежности. А когда сели за стол, испытывая чувство облегчения от того, что всё страшное осталось позади и они снова вместе, Сергей Денисович спросил: — Что же будем делать дальше?

— Дальше? — Феропонт ручкой ножа рисовал на белоснежной скатерти какие-то замысловатые завитушки. — Дальше всё ясно. Меня пригласили в эстрадный ансамбль «Синие росы». Летом будем репетировать, а осенью начнём выступать… Я честно хотел стать рабочим, но вы сами видите, что из этого вышло.

— Никогда в жизни не пущу тебя больше на завод, — сказала Ганна Мстиславовна.

— Я и сам не пойду, хотя этот Лука Лихобор мне весьма симпатичен. И думается, не только мне…

— Кому же ещё? — заинтересованно спросил отец.

— Карманьоле. Они ко мне в больницу вместе приходили…

— Простая случайность, — вскользь бросила Г анна Мстиславовна. — Никогда не поверю…

— Может быть, и случайность. Во всяком случае, с заводом покончено раз и навсегда.

— А может, в армию? — осторожно спросил генерал.

— Ни в коем случае! — Ганна Мстиславовна снова ринулась в атаку, но на этот раз не так активно, как прежде. — У мальчика плоскостопие!