Вадим Собко - Избранные произведения в 2-х томах. Том 2

Бомбы перестали молотить землю в Картуше. Замер, удаляясь за мерцающие звёзды, сердитый гул самолётов. Снова опустилась тишина на город.

— Я не представляла, что такой красивой может быть ночь войны, — сказала Жаклин. — Как хорошо…

— Гитлеровцы, пожалуй, эту ночь не назовут красивой, — ответил Шамрай. — Представляешь, сколько эшелонов не смогло пройти через Терран за сегодняшний день и ночь, сколько машин, танков, солдат не прибыло на Нормандский фронт. Вообрази, как в Берлине бесится Гитлер. Его войско задерживается в эшелонах возле ка-кого-то Террана…

— Ты думаешь, он об этом знает?

— А как же? Если в твоём башмачке острый гвоздь, который при каждом шаге долбит тебе пятку, ты сможешь забыть о нём? То-то и оно. А Гитлеру наш Терран что бельмо на глазу.

Шамрай сунул руку в карман, нащупал узелком завязанный гвоздик, дотронулся до острого кончика. Интересно, что делает сейчас кузнец Клод Жерве?

Жаклин прижалась ближе к Шамраю, положила голову ему на плечо.

— Поцелуй меня, — сонно сказала она.

Атаку Террана гитлеровцы начали в пять часов утра, когда первые лучи солнца позолотили кроны высоких тополей на площади возле мэрии. Артподготовка была короткой, минут пять, не больше. Велась она с трёх направлений одновременно и сразу же раскрыла планы немецкого командования — не выпустить из Террана ни одного партизана.

Вслед за артподготовкой, прижимаясь к огненному валу, пошла в наступление пехота, пока без танков, и сразу залегла, встреченная пулемётным огнём. Первая атака немцев захлебнулась.

Капитан Колосов установил пушку около магистрального шоссе. За каменной полуразрушенной стеной старой пивной выкопал окопчик — для орудийного расчёта, организовал позицию по всем правилам военной науки. Васькин старательно помогал ему. Потом он вместе с бойцами чистил и без того уж чистую пушку. Глядя на них, Колосов лишний раз убедился, что никто из военных, пожалуй, не любит так беззаветно и преданно своё оружие, как артиллеристы.

Слева от отряда «Сталинград» занял позиции Морис Дюрвиль со своими шахтёрами, с правой стороны — группа, возглавляемая Робером Коше. На западной и южной окраине — тоже французские партизаны. У них вторая пушка. Резерв — в центре города. Всё предусмотрено, всё будто бы научно рассчитано, но если оценивать всю оборону Террана по-настоящему, то дело безнадёжное. Это тот случай, когда выигранное время становится дороже жизни сотен, даже тысяч людей…

Все эти истины не хуже других знал и лейтенант Шамрай. Ему тоже придётся сражаться и умирать за то, чтобы танки генерала Леклерка могли свободно, без задержки, прорваться к Парижу. Таков жестокий и по-своему справедливый закон войны, который он познал ещё под Киевом, — один должен умереть, чтобы дать возможность другим продвинуться на несколько шагов вперёд. Законы войны солдат обязан выполнять, именно это и делал лейтенант Шамрай. Он понимал свою роль командира резервной группы, знал, каким решающе важным мог быть его удар, знал своё место, скромное и одновременно важное в общей системе обороны города, и, однако, весь изнывая от нетерпения, волнуясь, ожидал дальнейшего развития событий. Чем дольше он со своей группой будет оставаться без дела, тем лучше для всех: видно, дела у партизан пока неплохи, раз они выдерживают натиск гитлеровцев, сохраняя резерв, не бросают его в бой. Но сидеть сложа руки в зале сберкассы, пока командование вспомнит о них, было свыше всяких сил.

Шамрай направился в штаб к Габриэлю, взглянуть на карту, чтобы ещё раз сориентироваться в обстановке.

Именно в этот миг капитан Колосов увидел первый танк. Шёл он не по шоссе, а чуть в стороне, двигался, приминая невысокие кусты и тёплую траву, прикрываясь зеленью деревьев, старался спрятаться за насыпью. Это был не старый довоенный танк с пулемётом и маленькой пушкой, а современная машина с могучей лобовой бронёй и длинным тяжёлым орудием.

У капитана Колосова тоже есть пушка и десять снарядов… Всего лишь десять и среди них ни одного бронебойного. Если ударить снарядом в броню или в башню, танк лишь едва качнётся и будет, как ни в чём не бывало, по-прежнему продвигаться вперёд, и его блестящие отшлифованные землёй гусеницы будут ползти, как серебряные злые змеи. За первой машиной появилась вторая, третья… Они шли уступом, имея возможность накрыть огнём своих пулемётов и пушек всю позицию обороняющихся.

Тут уже было не до размышлений о неполноценности своего вооружения. Бой нужно вести тем оружием, которое у тебя есть, а не тем, которое хотел бы иметь…

Обрывки мыслей пролетели, будто кадры фильма на большом экране, в центре которого, не исчезая ни на миг, все двигались и двигались на зрителей немецкие танки. Вот уже отчётливо различались чёрные кресты на броне, и хищные длинные стволы пушек казались жалами, нацеленными прямо в сердце капитана Колосова.

Неожиданно откуда-то издалека ударила немецкая артиллерия. Из ясного синего неба с шелестом и завыванием полетела на землю горячая беспощадная сталь.

Она на своём пути сметала, как игрушечные карточные домики, здания на окраинах, вырывала с корнями и корёжила деревья, уничтожала всё живое, что не успело от неё надёжно спрятаться.

А на город, будто прижавшись к этому огненному шквалу, шли и шли танки. Тихое и зловещее бряцанье их гусениц капитан Колосов отчётливо слышал сквозь адский грохот разрывов.

— Точно бьёт, зараза, — проговорил Васькин. — Где Мунтян?

— Не знаю. — Колосов, не отрываясь, смотрел в панораму пушки.

— Куда-то он исчез, никак, вперёд пошёл?

— А где его группа?

— Группа на месте.

— Вот дьявол, — выругался капитан, — отобьёмся от немцев, шкуру с него спущу за нарушение дисциплины.

Танки были уже совсем рядом, метрах в пятистах, не больше.

Васькин весь ушёл во внимание. Не заметил даже, что с головы у него свалилась шапка, когда ринулся из окопа к орудию. Глаза прикованы к танкам, пальцы лихорадочно и привычно ищут ручки на маховиках механизма наводки. Давно уже он не чувствовал этого острого ощущения близкого быстротечного артиллерийского боя.

— Ты бы спрятался, Васькин, или шапку, что ли надел. Твоя лысина — отличный ориентир для бошей, — подковырнул бойца невозмутимый Колосов.

— Нашёл тоже время для шуток…

И хотя время для шуток было и в самом деле не очень-то подходящим, а сама острота не такой уж и смешной, улыбка как-то сама собой тронула большие шершавые губы Васькина и неизвестно какими путями передалась в другой окоп. Сапёр Кикоть тоже улыбнулся и помимо воли провёл рукой по своей роскошной шевелюре.

— Силён наш капитан!

Вдруг завыл где-то совсем рядом снаряд.

Партизаны тотчас же юркнули в окоп, мгновение лежали, ожидая, пока над головой пролетит рой злых осколков, поднялись и снова привычно упали на дно окопа, спасаясь от нового разрыва.