Борис Тагеев - Полуденные экспедиции: Наброски и очерки Ахал-Текинской экспедиции 1880-1881 гг.: Из воспоминаний раненого. Русские над Индией: Очерки и рассказы из боевой жизни на Памире

Прапорщик Усачев упал как скошенный — пуля раздробила ему колено… Колонна все редела и редела, оставляя за собой неподвижно лежащих в лужах крови убитых, умирающих в судорожной агонии, или раненых, со стоном отползающих назад… Все ближе и ближе подходили редевшие ряды к стене… Ясно виднелись черные папахи и длинные стволы фальконетов и винтовок, непрерывно извергавших дождь пуль… Громкое «ура» прогремело в горсти оставшихся в живых, стремительно бросившихся бегом вперед, с ружьями наперевес. Еще упали несколько человек, с разбегу уткнулись лицом в землю… Вот и ров… Люди прыгают в него… Несколько уже лежит у основания бреши, и берданки их непрерывно гремят почти в упор в эти коренастые, черномазые фигуры, по пояс высовывающиеся из-за стены с шашками, копьями и пистолетами… Гардемарин со своими охотниками был в нескольких шагах от рва, когда увидел текинца, целящего в него из какого-то неимоверно длинного ружья… Инстинктивно повернулся он правой стороной… Секунда ожидания… Удар, страшный по силе, но безболезненный, — в правую щеку… Револьвер выпал из руки, схватившейся за щеку, вся рука окрасилась кровью, что-то горячее лилось из горла за рубашку, рот наполнился какой-то кашей, кровь хлынула фонтаном из носа и изо рта… Медленно, неестественно осторожно опустился моряк на землю, сначала на колени, потом упал на руки… Выплюнул кровь и с нею пять зубов с осколками челюсти… Из простреленного горла не могло вызваться ни звука… Лужа крови около него все увеличивалась… В голове мелькали мысли: «Неужели это смерть?!» Пули щелкали около в землю; ни одной живой души около не было, мертвых было много, слишком много… В нескольких шагах лежал барабанщик, повернув как-то странно голову под грудь; на нем были длинные, не черненного товара сапоги, совсем рыжие… Они обратили на себя внимание моряка… Прямо против него, на бреши, шла рукопашная схватка… Летели комки земли из-за бреши, камни… Несколько солдатиков ползли по бреши, скатывались назад… Вот какой-то офицер вскочил на вершину… За ним бросились солдаты… Офицер перевернулся и, распростерши руки, упал навзничь… Гардемарин все это видел как в тумане… А кровь из него все лилась и лилась, а с нею вместе уходила и жизнь… А жить так хотелось, как никогда… Он хотел крикнуть: умираю, спасите, подберите меня! — но простреленный язык и горло не повиновались — только хлынула фонтаном кровь. Желая подняться с земли, он оперся левой рукой, и страшная боль в груди, дала ему знать, что и грудь прострелена… Рука подогнулась, и он упал на левый бок с глухим стоном, с сознанием неминуемой смерти…

Вот, вот сейчас все кончится, я перестану думать, чувствовать, мучиться… Ах, как страшно, как хочется жить!..

Обрывки мыслей, воспоминаний теснятся в голове… Представилась ему вдруг фигура Изотова, денщика его отца, водившего его гулять маленьким мальчиком лет пяти… Вот он в своем тулупчике играет в снежки… «Ах, какая масса крови около меня», — мелькает одновременно мысль, и представление об этом слове «масса» вызывает в его мозгу воспоминание о давно забытом уроке механики в Морском училище… Живо, живо представляется ему фигура преподавателя и он сам, сидящий на скамейке с пером в руках… Вспомнилось лицо товарища и, странное дело, лицо человека, с которым он никогда не был особенно дружен и близок…

А кровь все льется и льется; чувство слабости овладевает им все больше и больше… Глаза закрываются, и открывать их становится все труднее и труднее… Начинается ряд галлюцинаций… Ему кажется, что над ним склоняются дорогие ему лица… Все ближе и ближе склоняются эти лица… Он уже забывает, что ранен… Ему хорошо… Какая-то блаженная истома овладевает всем существом…

— О Господи, о-х!.. — раздается около. Снова возвращается сознание действительности… Рядом около него стоит на коленях прапорщик-апшеронец Каширининов — руки прижаты к груди, изо рта хлещет черная кровь…

— Копьем… О…ох, — храпит он… Лицо искажено судорогами. Вдруг он вскакивает, шатаясь как пьяный, и бежит куда-то. Пример подействовал и на гардемарина… Какая сила подняла его — трудно сказать… Но он поднялся и пошел, поминутно останавливаясь, отплевывая кровь, спотыкаясь… Вошел в ручей, обмыл лицо, зачерпнул руками воды, попытался проглотить — вода вылилась через горловую рану наружу… Сознание готово было покинуть его… Бывший всего в нескольких шагах бруствер нашей траншеи как-то удивительно подымался и опускался у него в глазах… Земля стала уходить из-под ног… Чья-то рука крепко ухватила его вокруг талии… Кто это был — он не знал, видел только синий околыш и красный кант фуражки… Лицо подхватившего его было для гардемарина покрыто каким-то облаком… Он слышал какие-то слова, но какие — не мог разобрать… Влезал на бруствер… Упал… Сильная боль снова привела его в себя… Он увидел знакомое добродушное лицо камергера Балашова… Красавец доктор Красного Креста Малиновский подскочил… Он чувствовал, как его раздевали, разрезали на нем матросскую рубашку; чувство холода заставило его стонать, острая боль в левом боку вызвала крик, он оттолкнул кого-то и увидел Малиновского, показывающего что-то на окровавленной ладони Балашову, безнадежно качавшему головой. Слышал требования носилок, чувствовал, что с ним что-то делают, но ему казалось, что это не его укладывают, а кого-то другого, что он только смотрит на это… Носилки закачались… Мучительнейшая боль и холод во всем теле… Вот навстречу идет какой-то казак… Вгляделся в лицо, снял папаху и перекрестился… «Я, значит, уже умер», — думает моряк, но страшная боль в груди от удара носилок о выступы траверса дает ему знать, что он живет, чтобы страдать… Давка в траншеях страшная… В месте соединения с двумя другими ходами сообщений накопились десятки носилок, сталкивающихся между собой… Стоны беспомощного отчаяния раздаются с них, смешиваясь с трескотней выстрелов и криками «ура». Пули свистят через голову… Носильщики вздрагивают, сбиваются с ноги, тряска от этого вызывает припадок бессильной ярости у гардемарина: он старается достать до спины передового носильщика сапогом, бередит свои раны и впадает в забытье…

Геок-Тепе взято… Земля пропитана кровью… Наступила ночь… Из крепости доносятся редкие ружейные выстрелы — добивают найденных в ямах текинцев… В лагере гремит музыка и песенники. Вино льется рекой — войска пируют! Маркитанты-армяне больше всего в барышах от победы — десятки и сотни ценных вещей, в особенности ковров, приобретено за несколько бутылок водки… Уцелевшие офицеры мечтают о наградах, видят радужные сны и не слышат нарушающих тишину ночи протяжных, мучительных стонов и вздохов, вылетающих из намётов Красного Креста и госпиталя — это изувеченные герои дня, из которых многие во мраке ночи призывают к себе смерть как избавительницу от невыносимых мук! Они сделали свое дело, принесли посильную жертву, товарищам не до них… У каждого столько своих хлопот и интересов, и злобы дня… Но находятся люди, которые не забывают их — это две сестры милосердия, Стрякова и графиня Милютина… Они, как две тени, скользят из кибитки в кибитку, из намета в намет, и с ними является успокоение для несчастных раненых… Заботливая, нежная женская рука поправляет умирающему подушку, и его душа отлетает в то время, когда уста посылают благословение этому существу, облегчившему последнюю минуту расставания со страдальческой жизнью… Мучимый лихорадкой, с запекшимися от внутреннего жара губами, с пересохшим горлом лежит раненый… С ангельской осторожностью и заботливостью сестра подымает ему голову, и струя прохладной освежающей воды с вином льется ему в горло… Дрожащим голосом, еле слышным, говорит он: «Спасибо, сестрица». Холодящая рука едва приметно пожимает руку сестрице, и для нее, для этой чистой души, полной бескорыстия, эта благодарность стоит всякой другой… Вам, лучшие самоотверженнейшие из русских женщин, обязан я жизнью, обязан больше чем жизнью — облегчением мучительных, нечеловеческих страданий, и вам посвящаю последние строки моих воспоминаний, переполненных сценами кровавой борьбы, среди которой вы явились воплощенной идеей самопожертвования на пользу страждущих людей…