Василий Козлов - Верен до конца

Мы решили послать в ЦК еще одну радиограмму, в которой поставили несколько конкретных вопросов. Опять те же приветствия, поздравления и пожелания.

Что делать? Рация есть, а связи с Москвой, с Центральным Комитетом КП(б)Б как не было, так и нет. Снять радиста, поставить своего, так он не знает кода и шифра. А Жариков специально готовился для работы шифровальщика.

Вызываю его в штаб.

— Скажи, — говорю, — Степан Сергеевич, правильно ты расшифровываешь радиограммы?

— А почему выспрашиваете? — отвечает. — Конечно, правильно.

— Почему же все три радиограммы одинаковые?

— Не знаю, — отвечает, — они не совсем одинаковые. Должно быть, там так писали, я за это не отвечаю.

Тут у меня уже не хватило терпения.

— Будешь говорить правду или нет? — крикнул я. — Говори, кто вас сюда послал?

Он заволновался, клянется, что прибыл из Москвы, из Белорусского штаба партизанского движения. Уверяет, что расшифровка точная.

Долго я с ним разговаривал, но, так ничего и не добившись, отпустил. Вечером собралось закрытое бюро обкома. Докладываю бюро, что полученные из Москвы радиограммы вызывают подозрение, что они совершенно одинаковы и неконкретны. Нельзя верить, что эти радиограммы из ЦК КП(б)Б. Можно поздравить, пожелать успехов один раз, но не может быть, чтобы это повторялось три раза подряд! Уж очень неподходящее время для любезностей!

Долго думали, как быть. Срыв непосредственной связи с Москвой не на шутку обеспокоил членов бюро. Надо было немедленно искать выхода.

Бельский предложил вызвать на бюро Жарикова и потребовать от него объяснений. Жариков пришел хмурый, растерянный. Задаем вопросы — отмалчивается или крутит головой, если сурово говорим о его вине. Ничего плохого не признает за собой, даже бесспорные факты отрицает.

Тогда я вношу предложение отстранить от работы шифровальщика Жарикова и поручить товарищу Бондарю провести расследование. Если хоть что-нибудь из наших подозрений подтвердится, применить закон военного времени. Бюро обкома приняло это предложение.

Только теперь понял Жариков, что запираться больше нельзя. От отчаяния и глубокого волнения он чуть не заплакал, а потом признался, что просто забыл шифр. Московские радиограммы остались нерасшифрованными.

— Когда заучивал, казалось, хорошо знал, — оправдывался Жариков, — а пока летел на место, все выскочило из головы.

— Значит, эти радиограммы, которые читал нам, ты просто выдумал? — спросил я.

— Да, — отвечает, — выдумал.

— А Скалабан знал об этом?

— Нет, не знал.

Я приказал изолировать Жарикова, так как у нас появилось подозрение, что он предатель. Выходя из штаба, Жариков наконец сказал, что у радиста Февралева есть запасной, аварийный шифр. Только этот шифр не очень сложный, гитлеровцы могут разобраться в нем.

Пришлось пойти на риск. Я вызвал Володю Февралева и приказал ему передать следующую радиограмму в ЦК КП(б) Белоруссии:

«Нормальную связь установить с вами не могу. Жариков забыл шифр. Полученные от вас радиограммы не расшифрованы. Прошу срочно командировать нового шифровальщика».

Но Володя отказался передавать радиограмму запасным шифром.

— Это шифр аварийный, — заявил он, — им разрешается пользоваться только в случае аварии.

— Так у нас ведь как раз авария, — говорю ему, — у нас проваливается связь с Москвой.

— Почему проваливается? — спрашивает он. — А Жариков зачем?

— Жариков забыл шифр, он арестован за обман и провал работы.

— Не может этого быть, — не верит Февралев. — Мне приказано подчиняться только Жарикову, и я должен выполнять приказ. Пусть Жариков напишет мне, что случилось.

Пришлось принести радисту записку от Жарикова. Узнав его почерк и окончательно убедившись, что иного выхода нет, Февралев передал радиограмму.

В тот же день пришел ответ от товарища Пономаренко:

«Радиограмму получил. Принимаю меры. 29-го будет самолет. Ждите. Укажите место и установите наземные сигналы».

Мы указали место, и 29 мая 1942 года самолет спустил на парашютах радиста и шифровальщика.

С этого времени у нас установилась регулярная радиосвязь с ЦК КП(б)Б. Немного позже нам прислали еще несколько раций и радиоузел. Мы наладили радиосвязь с соседними областями, районами, с наиболее крупными бригадами и отрядами. Каждый день ЦК получал от нас сообщения о партизанских делах, о гитлеровских вооруженных силах, гарнизонах и укреплениях на контролируемой нами территории.

Товарищ Скалабан хорошо показал себя на работе. Он стал комиссаром отряда и много раз участвовал в тяжелых боях.

Что же касается Жарикова, то он сначала не понимал всей серьезности и ответственности партизанской борьбы. Ему казалось, что все эти рации, шифры никому не нужная забава. Зачем партизанам шифр? Какая там может быть связь?

Но очень скоро он осознал свою ошибку. Это произошло после того, как мы послали его рядовым бойцом в отряд Долидовича. Воевал Жариков неплохо, заслужил доверие партизан и через некоторое время стал командиром взвода.

Погиб Степан Жариков, к сожалению, по собственному легкомыслию. Он шел из Ганцевич в штаб за оружием и боеприпасами для отряда. По дороге зашел к знакомому колхознику, отдохнул у него, подкрепился и пошел дальше. Вместо того чтобы пробираться незаметно, двинулся открытой дорогой и наткнулся на гестаповцев.

Радист, прилетевший к нам из Москвы, привез мне письмо из ЦК КП(б)Б. Оно было какое-то загадочное, вначале я не мог понять, в чем дело. Меня спрашивали:

«Когда вы в последний раз были в Москве, в ЦК ВКП(б), с кем вы имели разговор, какой документ оформляли?»

Я думал: в чем дело, зачем мне задают такие вопросы? Потом понял, что это делается для проверки. Последний раз в Москве я был в 1940 году, встречался с секретарем ЦК ВКП(б) А. А. Андреевым и писал там один важный документ. Вот таким образом проверялось, тот ли это Козлов, может быть, кто-то другой, подосланный врагом? Всего можно было ожидать в то время.

Я послал в ЦК КП(б)Б подробный ответ: когда был в Москве, с кем встречался, о чем шел разговор и какой документ оформлял. Через несколько дней после этого пришла очень важная шифровка. В ней передавалась благодарность всему составу обкома и всем партизанам соединения. Затем нас извещали, что Центральный Комитет ходатайствует перед правительством Союза ССР о награждении белорусских партизан, отличившихся в боях с немецкими фашистами, орденами и медалями Советского Союза.

В этой же телеграмме было сказано, что Центральный Комитет ВКП(б) внимательно следит за борьбой белорусских партизан, все знает об их деятельности и, возможно, в недалеком будущем в ЦК будут вызваны руководители партизанского движения.