Иван Строд - В якутской тайге

Вообще Смолин рвал, где мог. В 1920 году атаман Семенов из награбленных у народа денег выдал трем корпусам миллион двести тысяч рублей золотом. Сумма эта предназначалась для раздачи многосемейным и увольняющимся из армии офицерам. В корпусе Смолина командование решило денег по рукам не раздавать, а организовать кооперативные производства: веревочные заводы, мастерские, пасеки, кафе и т. д. В правления кооперативов и в администраторы кооперативных предприятий пролезли «их превосходительства» и «их высокоблагородия», назначившие себе оклады по 300—400 рублей золотом.

До офицеров деньги так и не дошли. Но себя генерал Смолин не обидел.

На следующей стоянке Вычужанин рассказал про «земский собор» во Владивостоке.

Много самодуров-правителей видел Владивосток за два года властвования там белых генералов, но всех их превзошел своими чудачествами генерал-лейтенант Дитерихс.

Сколько комичных приказов и распоряжений отдал этот последний воевода-правитель за четыре месяца своего царствования. Одним из самых юмористических был его приказ-манифест о сборе «земского собора».

Этот «земский собор» был созван удивительно быстро — в семь дней. Депутаты «в собор» не выбирались, а назначались исключительно из купцов и духовенства Владивостока и представителей каппелевской армии.

По окончании «собора», где единодушно постановили: «быть земле русской монархией», отслужили торжественный молебен и совершили крестный ход по Владивостоку. Воевода Дитерихс и его предшественники братья Меркуловы, одетые в костюмы думных бояр, увешанные иконами, двигались впереди крестного хода под общий хохот населения. Эту комедию ее устроители разыгрывали с определенной целью — затуманить головы темной массе, играя на ее религиозных чувствах.

Каждый участник «земского собора» получил грамоту, на которой золотыми буквами было написано: «Умрем за царя!» Кстати, такая грамота имелась и у генерала Пепеляева, участника «собора»…

Обратный путь отряд совершил гораздо быстрее, так как двигался по протоптанной дороге. 12 января мы уже прибыли в Амгу.

В Якутск отправили подробное донесение о результатах поездки и о пленном пепеляевце. Через несколько дней был получен приказ командующего Байкалова:

«Отряду оставаться в Амге до распоряжения и немедленно приступить к укреплению слободы».

Отряд Артемьева, до сих пор не проявлявший активности и скрывавшийся где-то в районе д. Петропавловское, в последних числах ноября совершил нападение на небольшой отряд красноармейцев, следовавших из Петропавловского в Амгу. Из двенадцати бойцов, нарвавшихся на засаду, девять были убиты и трое попали в плен. Одного из пленных, раненого, артемьевцы прислали связанным на санях к нам на заставу в Абагу. При нем была записка, в которой они писали:

«Мы безоружных не расстреливаем, а потому сдавайтесь и переходите к нам без боязни».

На словах они сказали раненому, что ими получен приказ (видимо, от Пепеляева. — И. С. ), чтобы пленных не расстреливать. Конечно, мы хорошо знали, какова цена таких заверений, когда их делают белогвардейцы.

В первых числах декабря Дмитриев, командир стоявшего в Петропавловском батальона, узнал о том, что отряд Артемьева появился на реке Ноторе, в сорока верстах северо-западнее Петропавловского. Туда он немедленно выслал роту красноармейцев в семьдесят восемь штыков, с одним пулеметом Кольта и автоматом Шоша. Рота отправилась на подводах, в разведку от нее выслали десять человек верховых.

На первую ночевку остановились в поселении из двух юрт. Жители сообщили командиру роты Овечкину, что утром к ним приезжали пятеро белых, забрали трех лошадей и уехали в западном направлении. Отряд белых в восемьдесят — девяносто человек находился верстах в десяти от поселения.

Переночевав, рота выступила дальше. В предчувствии скорого боя настроение у всех было приподнятое. Красноармейцы верили в успех и горели желанием дать белякам бой.

Дорога шла лесом, переходившим иногда в густой кустарник. Высланная вперед разведка тщательно прощупывала подозрительные места. Так проехали верст семь. Противника пока нигде не обнаружили, но это лишь увеличило бдительность и настороженность. Разговоры и шум прекратились сами собой. И только игривый ветерок задевал в своем беге верхушки деревьев, легонько пригибал их, срывал комочки снега и уносился дальше, нарушая тишину таежных дебрей.

Но вот дорога вышла к опушке. Впереди на целую версту покрытый белоснежной скатертью раскинулся алас (луг). Рота остановилась. Красноармейцы торопливо слезали с саней, конные спешивались. Овечкин внимательно осмотрел равнину — на ней ни куста, ни деревца. Потом приставил к глазам бинокль и стал шарить по черным зигзагам противоположной опушки леса. И там никакого признака жизни не было.

Но каждый инстинктивно чувствовал близость врага. У кольта завозились пулеметчики, кое-кто из красноармейцев стал обтирать заледеневшие затворы винтовок.

Овечкин минут десять наблюдал, но ничего не обнаружив, приказал старшему конной разведки взять с собой пять всадников и осмотреть опушку леса по ту сторону равнины.

Старший разведчик вполголоса подал команду, и из чащи вынырнули пять всадников. Коротенькой змейкой они вытянулись вдоль дороги и тронулись шагом. Потом перешли на рысь и стали быстро пересекать равнину. Не доезжая шагов четырехсот до леса, разведка рассыпалась по обеим сторонам дороги в редкую цепочку. Красноармейцы сдернули из-за плеч винтовки. Кони, увязая в глубоком снегу, сразу сбавили ход.

По мере приближения разведчиков к опасной черте рота все с большим и большим напряжением следила за ними. Но вот до леса осталось всего шагов восемьдесят.

— Видно, никого там нет, — проговорил кто-то из красноармейцев.

Но, как бы в опровержение его слов, в тот же миг над тайгой прогремели несколько винтовочных выстрелов.

Один разведчик, сраженный пулей, вывалился из седла и распластался на снегу. Лошадь его, подхлестываемая звуками выстрелов, металась из стороны в сторону на небольшом пространстве около убитого. Другой разведчик, раненный в шею, галопом возвращался назад и, подъехав к своим, свалился с коня.

Четверо остальных спешились и открыли огонь по предательской опушке.

По сигналу командира рота быстро рассыпалась в цепь и повела наступление прямо в лоб. Глубокий снег затруднял движение, особенно тяжело было тащить пулемет. Пулеметчики, не успевая за ротой, стали понемногу отставать.