Иван Строд - В якутской тайге

Как после бури морские волны выбрасывают на берег остатки разбитого корабля, так и грозные волны Октябрьской революции, растрепав колчаковскую армию, выбросили ее жалкие остатки в далекую Маньчжурию. Теснимые со всех сторон крестьянскими партизанскими отрядами, колчаковцы в панике бежали на восток, бросая обозы, оружие, раненых, оставляя на своем пути разрушенные и зараженные страшной тифозной вошью деревни и села.

Центром вынужденного переселения белогвардейцев стал Харбин — город бешеной спекуляции и наживы, чудовищной эксплуатации беззащитного, нищего китайского населения, огромный притон с бесчисленными домами терпимости.

В этот «злачный» уголок Северной Маньчжурии под общим лозунгом «спасения от большевиков» было загнано не мало запуганных и обманутых рабочих уральских заводов, крестьян восточных губерний и рядового казачества. Здесь же нашли приют князья Кропоткины, Голицыны, Ухтомские, аристократическая верхушка омского правительства Колчака и прочие ярые извечные враги рабоче-крестьянского люда. Под кличкой «беженцы» собралось нелепое объединение людей с абсолютно разными классовыми интересами. Обиженные большевиками господа старались политически спекульнуть на создавшихся при этом трудностях, но сама жизнь быстро разделила весь этот конгломерат беженцев по их классовой принадлежности, поставила всех на свои места.

Одни из них обрели здесь сытую, обеспеченную жизнь благодаря вывезенным с собой ценностям и золотым запасам, находившимся в распоряжении бывшего российского консула в Харбине Попова. Это была аристократическая верхушка эмиграции, для которой оказались доступными все жизненные блага. Другие, люди «черной кости», превратились в отверженных, заброшенных на чужбину париев. Впрочем, трудовой люд довольно быстро рассосался по заводам и фабрикам города, большую его часть поглотили громадные главные харбинские мастерские Китайско-Восточной железной дороги.

Пролетарская часть эмиграции уже вскоре стала в оппозицию к привилегированным беженцам. Она не принимала никакого участия в подготовке враждебных акций против Советской России, которую усиленно вела аристократическая верхушка белоэмиграции. В условиях безотрадной жизни на далекой чужбине их классовый инстинкт быстро развеял тот дурман, под влиянием которого они вначале позволили увлечь себя на путь борьбы со своими кровными братьями по классу.

Хуже всего, конечно, пришлось различным маменькиным сынкам, которые не были приняты у «избранных» и не пристали к трудящимся. Разнообразные соблазны большого развратного города сыграли свою роль в судьбе многих из них. Вскоре за счет этих неудачников эмиграции стали пополняться воровские шайки. Часть таких людей уходила к разбойникам хунхузам в качестве инструкторов военного дела или вкрапливалась в компании различных темных аферистов, главным образом фальшивомонетчиков, которыми Харбин кишмя кишел. Некоторым «счастливчикам» удалось устроиться на содержание к престарелым матронам харбинской буржуазии. Таков был общий фон харбинской белоэмиграции, на котором несколько обособленно маячила фигура генерала Пепеляева.

В Модягоу, на окраине города, частенько можно было встретить грузного, небрежно одетого человека средних лет, в потасканных шароварах защитного цвета, в толстовке, в серой, надетой по-военному, немного набок, шляпе. Он проходил медленной развалистой походкой, на лице его как бы застыла тяжелая, мучительная, неразрешенная дума.

Это и был Пепеляев, участвовавший в колчаковском походе, мечтавший через Вятку первым победоносно войти в златоглавую Москву под ликующий звон церковных колоколов. Но судьба играет человеком. Вместо Москвы он на правах беженца оказался в Харбине. Вместо былой армии у него осталась горстка приверженцев-офицеров, с которыми этот некогда бравый генерал занялся теперь тяжелым промыслом ломового извоза.

Среди харбинской эмиграции Пепеляев с группой своих единомышленников занял традиционную для областничества [1] Областничество — реакционное движение сибирской буржуазной интеллигенции, видевшей будущее Сибири в отделении ее от России. После Октябрьской революции флагом областничества воспользовалась контрреволюция для борьбы с Советской властью. Областническое движение не получило никакой поддержки со стороны трудящихся Сибири и перестало существовать после разгрома колчаковщины и изгнания интервентов. «среднюю линию».

Привилегированная верхушка белоэмиграции чуждалась его как «мужичьего генерала», окруженного кучкой довольно простоватых офицеров. Она ставила в вину Пепеляеву его «слишком левый демократизм», в результате чего, дескать, вся его 1-я Сибармия в 1919 году и перешла на сторону красных войск.

Трудящаяся часть эмигрантов, хотя и продолжала держать связь с пепеляевцами, совсем недвусмысленно давала понять, что больше ее не заманят ни на какие выступления против Советской власти. Среди этих бывших соратников Пепеляева по уральскому фронту зрело желание повиниться власти рабочих и крестьян за свои невольные ошибки и поскорее вернуться в Советскую Россию к насиженным родным местам.

Колоссальное поражение, которое на полях Сибири потерпела колчаковщина, не явилось для пепеляевцев должным уроком и не помогло им основательно разобраться в событиях, развернувшихся в России после Октябрьской революции. Поэтому-то и поражение контрреволюции они расценивали как физическое, а не политическое.

Причиной своего падения они считали слишком реакционную политику диктатуры Колчака, оттолкнувшую от него широкие народные массы, главным образом крестьянство, озлобленное диким разгулом карательных отрядов.

Пепеляев и раньше высказывал мнение, что, завоевав Сибирь, не следует сразу двигаться дальше в Россию. Он предлагал укрепиться на западных границах Сибири, сформировать мощную армию и выжидать дальнейших событий. Причем законной властью для Сибири он считал власть, установленную через «земский собор».

Этим и объясняются его постоянно натянутые отношения со ставкой верховного правителя, завершившиеся арестом Колчака на станции Тайга самим же генералом Пепеляевым. Правда, арест этот был бутафорным, не имевшим никаких серьезных последствий для Колчака, отделавшегося обещанием созвать «земский собор» в Красноярске или Иркутске.

Теперь, когда поражение Сибармии было совершившимся фактом, Пепеляев еще больше укрепился в сознании своей правоты. Он даже мечтал о том, что Сибирь и теперь останется сильной под своим бело-зеленым стягом и сможет так или иначе договориться с Советской Россией, чтобы сохранить свою автономную крестьянскую обособленность, вне зависимости от «большевистской метрополии».