Тимофей Чернов - В те дни на Востоке

Ветер леденел, становился колючим, пронизывал до костей. Влажные шинели застывали, коробились.

— Эх, разжечь бы костерок да погреться! — мечтали бойцы.

— Эх-ма, да не дома.

Пуста и неприютна степь — ни кустика, ни деревца. Лишь по лощинкам и распадкам собиралась колючая трава перекати-поле. Но ею не согреешься — минутное пламя. Единственным спасением было укрыться в земле.

Бронебойщики рыли парные окопы, чтобы согреться в них и уснуть. Шумилов, Степной и Веселов готовили групповой окоп, вернее, котлованчик. Сержант пригласил на ночевку Арышева. Поэтому ребята старались. Только грунт попал твердый, каменистый. Шумилов ворчал:

— Эту землю только ломом долбить, а не лопаткой ковырять.

— А у вас мягче? — спросил Степной.

— Да, у нас, на Орловщине, не земля, а масло: хоть ножом режь да на хлеб намазывай.

— У вас там лес?

— Ясное дело, не пустыня.

— А я степь люблю. Поднимаешься на гору, километров на тридцать кругом все видно. А в лесу-то что увидишь?..

Когда котлованчик был вырыт в метровую глубину, Степной выдолбил нишу в стене.

— Печку устроим. В тепле будем спать.

Сводом этой печки служил верхний слой, в котором было прокопано отверстие — дымоход.

Шумилов с Веселовым накрыли котлованчик одеялом, привалили по углам камнями и получилась крыша.

Степной разжег печку. Он подкладывал маленькие чурочки, принесенные с собой каждым солдатом, чтобы в трудную минуту развести огонь и погреться. Чурочки ярко горели, отдавая тепло и освещая котлованчик. Солдаты разделись, постелили шинели, укрылись одеялами.

Веселов привел лейтенанта. Опустившись в котлованчик, накрытый одеялом, Арышев почувствовал, как в лицо пахнул теплый сухой воздух.

— У вас тут, как в землянке: и потолок, и печка.

— Солдат на выдумку горазд! — подхватил Веселов. — Не зря, говорят, шилом бреется, а дымом греется.

— Раздевайтесь, товарищ лейтенант, — предложил Шумилов. — Не замерзнете, еще жарко будет.

Арышев стянул с себя подмерзшую шинель, снял сапоги.

— В середине или с края ляжете? — спросил Степной.

— Мне все равно, к солдатской жизни давно привык. Помню, привезли нас, новобранцев, в Монголию, в гарнизоне ни одной казармы. Полк осенью вернулся с Халхин-Гола, и каждая рота строила себе землянку. Нам, салагам, тоже пришлось помогать. Стоял ноябрь, холода. Жили мы в палатках по четыре человека. С вечера натопим печку — жара, а утром хоть волков морозь. Благо, валенки да полушубки спасали. Через месяц построили землянки, и полк приступил к занятиям. Так что от мягкой постели я отвык.

— Сейчас люди от многого отвыкли, — заговорил Веселов. — Гитлер негодяй всю жизнь разрушил. Два брата вот где-то плавают без вести с первых дней войны. Мать с отцом умерли в блокированном Ленинграде. Остался один как перст…

Чурочки догорели, и все потонуло во мраке. Степной, лежавший рядом с Веселовым, глубоко и протяжно дышал. Монотонно посапывал Шумилов. Арышев еще не спал. По телу разливалась приятная теплота. Отступили куда-то дневные заботы. В сознание, как паук, вползал сон и опутывал своими тенетами.

— Не спите, товарищ лейтенант? — спросил Веселов.

— Да нет еще.

Косте хотелось прочитать сочиненное в походе стихотворение. Днем такая возможность не представилась. И вот он пригласил лейтенанта на ночлег, чтобы заполучить несколько минут.

— Послушайте очередной опус. Сегодня родился.

— Давай.

Жизнь солдатская полна скитаний, Перебежек и переползаний, Переездов, переходов, Разных выходов, походов, Тренировок, тренажей, тревог…

Веселов смолк, ожидая замечаний, но лейтенант молчал. Слышалось только тихое сонное дыхание.

«Не дослушал, намотался за день». Костя еще раз взвесил каждое слово в стихах и, довольный тем, что день прожит не зря, заснул.

За ночь степь преобразилась: выпал снег, и сопки стали походить на белые, кем-то расставленные палатки. Ветер стих, воздух похолодал.

Когда бойцы вылезли из своих ночных убежищ, на востоке открывалась светлая полоса лазурного неба. Оттуда выкатывалось ярко-красное солнце. Его лучи до боли слепили глаза, искрились в кристалликах снега.

Ожила степь: то тут, то там мельтешили люди, слышался говор, смех. Солдаты снимали гимнастерки и растирали тело леденящим снежком.

Подъехала походная кухня с горячим супом. Завтрак влил новые силы, вселил бодрое настроение.

Много ли надо солдату: поел сытно, выкурил с приятелем папироску, и опять веди его хоть на край света!

Пока офицеры совещались у комбата, бойцы готовились к «наступлению». Степной, сняв со своего ружья чехол, протирал затвор, Шумилов чистил снегом лопатку, на которой засохла вчерашняя земля.

— Затупилась, родная. Ее бы рашпилем поточить, — сказал Шумилов. — Чертов грунт. И люди тут живут ненормальные. Привыкли чай густой пить да табак курить. Взять хотя бы твою землячку Капку. Говорит: «Без чая жить не могу — голова турсук-турсуком».

— А что ты задаешься своей Орловщиной!.. — обиделся Степной. — У нас, в Забайкалье, и лес есть, и птицы…

— И тарбаганы, — съязвил Шумилов. Подошел Веселов.

— Все спорим, чья природа лучше? Послушайте-ка новый анекдот.

Костя сел на бугорок вынутой из котлованчика земли. К нему потянулись любители острого слова и шуток.

— Все? — оглядел он ребят. — Так вот, чтобы обсудить, какое вынести наказание Адольфу Гитлеру, собрались главы трех великих держав.

Костя сделал паузу, так как подходили новые слушатели.

— Кто-то предложил сначала узнать мнение солдат, которые решают судьбы войны и мира. Вызывает своего солдата Черчилль. Подумал, подумал англичанин и говорит: «Повесить Гитлера». Вызывает солдата Рузвельт. «Казнить на электрическом стуле», — сказал американец. Выходит русский солдат. «Ну, Иван, — говорит товарищ Сталин, — а какое ты предложишь наказание Гитлеру?» Подумал Иван, хитро улыбнулся и говорит: «Надо взять лом, раскалить острый конец докрасна и тупым воткнуть Гитлеру в зад». Черчилль с Рузвельтом глаза вытаращили. «Зачем же тупым?» «А затем, — спокойно ответил Иван, — чтобы союзники не вытащили».

— Верно! — смеялись солдаты. — Ворон ворону глаз не выклюет! Внезапно утреннюю тишину нарушила дальнобойная артиллерия.

По небу с шумом неслись снаряды и где-то впереди за сопками взламывали оборону «противника».

— Ничего себе, дают огонька! — посматривая в небо, говорил Веселов. — На западе под такую «музыку» в настоящий бой идут, а мы все в войну играем.

— А в бою тоже так стреляют? — спросил Вавилов, впервые услышавший вой снарядов.

— Так, — ответил Веселов, — только раз в сто побольше и не только через тебя, но и в тебя.

От комбата возвратились командиры взводов. Они собрали по взводам солдат и ознакомили с обстановкой.