Анна Потерпеева - На войне и в тылу — по-фронтовому

Вспоминая о штурме Великих Лук, думаю прежде всего вот о чем: я видел человеческие характеры в их высшем проявлении. Воинская доблесть, патриотизм — эти качества наш народ несет из поколения в поколение и в тяжких испытаниях доказал, что нет таких сил, которые могли бы потушить это великое горение. Когда-то в Великих Луках была англичанка Этель Лилиан Войнич, и в ее романе «Оливия Лэтам» описано многое из того, что она видела на берегах Ловати. Не здесь ли родился и образ Овода?

13 января 1945 года войска 3-го Белорусского фронта начали Восточно-Прусскую операцию.

Наша армия ринулась вперед на Кенигсберг. Забудутся ли когда-нибудь эти дни и ночи? Изгладится ли из памяти все то страшное, трагическое…

Навстречу танкам и самоходкам вышли наши люди: отцы и матери, сестры и братья — советские люди, угнанные в рабство на немецкую каторгу. Они выходили из конюшен, подвалов, огороженных колючей проволокой лагерей. Изможденные, со слезами на глазах. Мы встретили девочку, которая показала нам ручонку: на ней было клеймо — пятизначное число. В городке Тапиау к нашим машинам подошла группа украинских девушек из Житомирской области и рассказала о невольничьем рынке в этих местах. Их покупали, как покупают скот на ярмарках.

На окраине местечка Шудиттен, на дороге от скотного двора к барскому дому, стоял столб, к нему была прибита дощечка с надписью по-русски: «Поворот кругом! Русским хода к господину нет».

Наш 13-й гвардейский корпус, с севера обходя столицу Пруссии, нацеливался на порты Фишхаузен и Пиллау, все глубже врезаясь в Земландский полуостров. Бои развернулись с еще большим ожесточением.

…В начале апреля сорок пятого я возвращался из госпиталя после ранения в свою часть, которая стояла под Кенигсбергом. Пристроился на попутный «виллис» и поехал по местам, где зимой шло жестокое сражение. Кое-где на стенах домов, на мостовых и заборах еще сохранились надписи: «Мы победим — с нами бог!», «Будем драться с фанатическим бешенством!». А на стене разрушенной фабрики я прочел: «Убей девять русских».

Шофер рассказывал фронтовые новости. К вечеру, когда до цели осталось километров пятьдесят, машину остановил старший лейтенант-танкист.

— Вы куда, — спросил он, — не в хозяйство Лопатина?

— Так точно! — весело откликнулся шофер. — Садитесь, мигом подбросим. Вы, по всему видать, из медсанбата? Он здесь недалече…

— Да, малость поцарапало, — охотно откликнулся старший лейтенант и полез в машину. — Здравия желаю, товарищ капитан! — поздоровался он со мной. — Старший лейтенант Космодемьянский, следую из медсанбата в хозяйство Лопатина.

— Здравствуйте, старший лейтенант! Стало быть, нам по дороге…

Я присматривался к старшему лейтенанту: «Не брат ли Зои Космодемьянской?» Он был очень молод. Чувствовалась отличная воинская выправка и та внутренняя дисциплина, которая всегда угадывается по мельчайшим деталям.

Мы разговорились. Александр Космодемьянский рассказал, что он действительно брат Зои. Твердо решил мстить фашистам за сестру, за лишения и страдания, нанесенные нашему народу гитлеровцами.

В мае 1942 года он стал курсантом танкового училища. А в сорок третьем, уже будучи командиром танка «КВ», участвовал в разгроме 197-й немецкой пехотной дивизии — той самой, солдаты и офицеры которой в октябре сорок первого в деревне Петрищево истязали Зою.

В феврале сорок пятого года самоходный артиллерийский полк получил в Челябинске прямо с завода эшелон «тяжелых дредноутов» — СУ-152. Командиром одной машины был старший лейтенант Космодемьянский. Военные дороги привели в Литву, здесь он был ранен, награжден орденами Красного Знамени и Отечественной войны 1-й степени. А в боях в Восточной Пруссии вновь был ранен. Космодемьянский, к его огорчению, не попал в свою часть. Старшего лейтенанта назначили командиром самоходной установки 350-го гвардейского тяжелого самоходно-артиллерииского полка…

Вернувшись в полк, я не застал многих командиров, бойцов, друзей — сказались февральские и мартовские бои. На переднем крае — затишье. Шли дожди, стояли туманы. Но это затишье было кажущимся. Шла тщательная разведка. В результате полностью изучена вся система обороны противника.

Гитлеровцы соорудили вокруг Кенигсберга три оборонительные позиции с дотами и противотанковыми препятствиями. Первая — несколько полос сплошных заграждений и минных полей, на ней находилось 24 мощных форта, в каждом из которых размещался многочисленный гарнизон. По городским окраинам проходила вторая позиция, включавшая в себя подготовленные к обороне каменные здания, мощные баррикады и долговременные железобетонные огневые точки. Наконец, третью позицию, опоясывавшую центральную часть города, составляли толстостенные бастионы, равелины и башни. В самом центре — старинная цитадель, окруженная рвами, которую обороняли несколько тысяч эсэсовцев. Гарнизон крепости Кенигсберг, комендантом которой был опытный гитлеровский военачальник генерал Отто Лаш, насчитывал 130 тысяч человек, 4000 орудий и минометов, более ста танков и штурмовых орудий, 170 самолетов.

В полк прислали разведывательные схемы с точно нанесенными целями, перспективные фотопанорамы, схемы фортов, дотов и дзотов с их подробным описанием. У комбатов был план Кенигсберга с наименованием улиц, номерами кварталов и целей. Мы все это тщательно изучали, используя для тренировок захваченные противотанковые рвы, доты и траншеи.

Был построен макет Кенигсбергской крепости с изображением всей системы обороны, со световой имитацией артиллерии, пулеметов. Под руководством штаба армии все офицеры знакомились с макетом и держали экзамен на правильность уяснения обороны противника и своих задач.

На одной из таких тренировок я вновь встретился с Александром Космодемьянским.

— Гутен морген, товарищ капитан, — весело сказал старший лейтенант, подходя ко мне. — Вот и опять свиделись. Пока перекур — выйдем на волю, а?

Мы вышли из землянки. Ох, как солнечен, мягок был этот апрельский день! И такая кругом неправдоподобная тишина, такое чудовищное молчание. Будто и не было войны и этой зловещей крепости, которую не сегодня, так завтра возьмем штурмом.

— Как самочувствие, старший лейтенант?

— Скорее бы в дело, — ответил, вдруг нахмурившись, Космодемьянский. — Получил от матери письмо, и каждое слово жжет душу.

Мы разговорились — кто, откуда. Я говорил о том, как строили Магнитку, как учились, работали. Потом — как воевал.