Сергей Голицын - Записки беспогонника

— Сегодня 14 марта, день моего рождения, — сказал я наконец. — В предыдущие два года этот день я проводил особенно гнусно.

Все засмеялись, потребовали, чтобы я рассказал о тех днях. Виктор Эйранов попросил Тимошкова, чтобы тот, ради такого случая, пожертвовал бы на оладьи свою муку. Котелки вскипели, мы выпили чаю, погрызли печенья, съели по паре оладий.

Нашли землянку, но такую маленькую, что я четвертым втиснуться в нее просто не смог и, беспрерывно спотыкаясь о колючую проволоку, пошел искать свой взвод. Нашел бойцов в двух землянках с потолком высотой меньше метра. От тесноты там было тепло, но я едва залез в дыру, загородив спиною вход.

Поверх ватника и ватных брюк на мне была надета еще шинель, но я замерз до костей и потому почти не мог уснуть.

Утром мы встали. Метель стихла. Оказалось, что мы находились на берегу широкой реки. Это была Березина. У берегов лед просел и поверх льда стояли грязно-желтые лужи.

Тут некоторое время проходил передний край. Все было изрыто, исковеркано, разрушено, сожжено. Словно гигантские черви изгрызли мученицу-землю, проделали хода сообщения. Как хвощи каменноугольной эпохи, торчали кое-где измочаленные остовы черных деревьев. Места, где раньше стояли хаты, угадывались по остаткам печей и по обугленным бревнам. Склон берега весь был перепутан проволокой, и мы увидели вывеску на фанере: «Осторожно, мины!»

По ступенькам, проделанным жителями землянок, я спустился к самой воде и умылся.

Варить было строжайше воспрещено, так как дым могли увидеть немцы, прятавшиеся на высотках на коренном берегу противоположного берега Березины. Бойцы поели только хлеба, а мы печенья, которое нам осточертело с первых дней похода.

Только Тимошков было распорядился начать кое-как оборудовать землянки, как верхом на лошади прискакал майор Харламов.

— Немедленно построить роту и вести бойцов на строительство моста, — приказал он, — вести не стадом, а строем, повзводно, с командирами взводов впереди.

Тимошков заикнулся о необорудованных, грязных землянках, об отсутствии горячей пищи…

— Успеется! — крикнул майор. — Сейчас же всех до одного на работу! — И он поскакал дальше.

Явно в нарушение его приказа, мы оставили от каждого взвода по два бойца, чтобы в землянках вместо дверей сплести хотя бы щиты из елового лапника, затем заткнуть все дыры, выгрести мусор, постлать на мерзлый земляной пол еловых веток. Остальные наши не очень-то ровным строем, с лопатами, ломами и топорами двинулись к строительству моста.

Вдруг, пронзительно шипя и свистя, пронеслось нечто невидимое и шмякнулось среди поля в трехстах метрах от нас. Земля вздрогнула, раздался взрыв. Оказывается, немцы со своих высоток время от времени посылали снаряды, стремясь обстрелять станцию Шацилки, но почему-то все попадали в поле.

Подойдя к строительству моста, мы увидели, как саперы-гвардейцы, одетые в новенькую форму, — все молодежь — под командой подтянутых офицеров, без особых усилий разгружали с подъезжающих американских машин лес, волокли и прилаживали бревна, весело стучали топорами.

Оглянулся я на наших старичков, заросших, лохматых, в лаптях, на наших девчат, хмурых, с тусклыми глазами, в отрепьях и тоже в лаптях… И мне аж страшно стало.

Мы остановились на берегу. Майор Харламов и Тимошков пошли кого-то искать и вскоре вернулись. Вместе с ними подошел пожилой, низенький полковник.

Полковник был командиром Отдельной, ордена Красной Звезды, ордена Отечественной войны 1-й степени, гвардейской Гомельской саперной бригады. Имя гвардии полковника Петрова неоднократно поминалось в приказах Верховного Командования, и к 1945-му году количество эпитетов, присвоенных его части, дошло до двадцати.

— М-м-да! — сказал он, оглядев наше воинство. И из его уст полился целый водопад отборных словечек, произносимых, правда, самым добродушным тоном. Таков был стиль полковника — на 75 % пересыпать свою речь красочными сравнениями и метафорами, которые я не решаюсь, однако, повторить.

Когда полковник кончил, подошли два капитана — командиры саперных рот. Один из них повел два наших взвода в одну сторону, а другой повел Виктора Эйранова и меня с нашими бойцами по строящемуся мосту на противоположную сторону реки.

Этот мост строился для движения по нему автомашин, подвод и пешеходов поверх упавших в воду ферм взорванного моста железнодорожного. Саперы устанавливали бревенчатые прогоны, по которым настилали одну к одной выломанные тут же под рельсами шпалы. На 200 метров моста шпал этих требовалось очень много, и нам как раз и поручили их выламывать и таскать.

Однако наши бойцы, утомленные, мокрые и голодные, таскали медленно и едва передвигали ноги. Саперные командиры несколько раз к нам подходили и делали мне полные презрения замечания. Майор Харламов тоже подходил ко мне и шипел на меня. А я и мой Харламов крыли бойцов, не разрешали им присаживаться на перекур. И все равно работа подвигалась крайне медленно.

Среди дня подъехало сразу несколько пар сытых трофейных немецких лошадок. Они остановились, переступая мохнатыми копытами, виляя толстыми, как у старых евреек, задами. Саперам привезли обед в немецких походных двухколесных кухнях. Начищенные до блеска медные котлы были вмонтированы над печами, топившимися короткими чурочками. Тут же на каждой подводе были приделаны разные мелкие удобные и остроумные приспособления — полочки, ящички, крючочки и т. д.

Повара в белых колпаках и халатах развинтили крышки котлов и открыли их. Поднялся пар божественного аромата. Саперы подходили повзводно, повара черпаками им наливали наваристый, с золотыми блестками, суп, а в крышку котелков клали кашу.

Наши бойцы уселись в сторонке, жуя черствый хлеб, а мы — командиры — стали грызть столь опостылевшее нам печенье.

Заметив хмурые лица наших бойцов, саперы предложили им супа. Наши мужчины получили по полчерпака, а наши девушки были так потрясены молодцеватым видом саперов и одновременно так напуганы их заигрыванием, что отказались от супа. Я им шепнул, чтобы не боялись и подходили бы с котелками. А мы — четверо командиров — Тимошков, Толстов, Эйранов и я — гордо встали в сторонке.

Во время обеденного перерыва я пошел осматривать брошенный немцами передний край обороны, тянувшийся вдоль правого берега Березины. Опасаясь мин, я не стал подходить к нему близко и видел такой же, как и на правом нашем берегу, развороченный взрывами, изъеденный ходами сообщения склон; только спиралей Бруно и колючей проволоки немцы напутали больше, чем мы.

Когда-то тут рос густой лес. Огнем нашей артиллерии он был сметен, и только кое-где остались торчать расщепленные, измочаленные остовы стволов деревьев.