Сергей Голицын - Записки беспогонника

Рано утром все расселись в кузове газика. К моему удивлению, Лущихин впервые за все время галантно уступил место в кабине Мирской. Я вспомнил разговоры, что в случае воздушного налета из кузова можно выпрыгнуть быстрее, нежели из кабины, иначе объяснить неожиданную вежливость Лущихина я не мог.

Мы поехали, когда туман еще стлался по лощинам и капли росы блестели на траве и на паутинках. А на западе на небосклоне нависала свинцовая мгла, и за лесными далями слышалось тревожное рокотание.

Мы пробирались на станцию Ново-Дугино. Путь наш лежал в село Плеханово, к северу от Гжатска, куда переехал из Ржева штаб нашей геологической экспедиции.

Лущихин оставил на прежнем месте под Андреевским Сашку и Виктора со всеми продуктами и оборудованием, дождаться возвращения Павлова. Мы проехали километров 20, и нам повстречался наш ЗИС. Павлов передал мне письма из дома и получил от Лущихина приказ скорее возвращаться и доставить оборудование и продукты в Плеханово, а потом сразу ехать в Сычевский район забирать с артезианских скважин Синякова, Овсеенко и наших буровиков.

Только мы миновали Ново-Дугино и переехали железнодорожные пути, как показались немецкие самолеты. Лущихин заерзал, собираясь приказать остановиться и выпрыгивать. Уж очень явно он выказывал свою трусость, даже его присные, обычно преклонявшиеся перед его ученостью, и то втихомолку над ним посмеивались.

Между тем самолеты с немецкой педантичностью один за другим начали пикировать на станцию Ново-Дугино. Издали послышались взрывы. Впрочем, наши, проезжавшие на ЗИСе спустя несколько часов, рассказывали, что большая часть бомб упала в стороне и только несколько домов разрушилось, а жертв не было.

Мы приехали в Плеханово, отстоявшее от Андреевского за 80 километров. Все дома были заняты нашей геологической экспедицией и работниками бурпартий, ранее нас сбежавшими из-под Ельни, Дорогобужа и других мест, где, судя по красочным рассказам, немцы повели более энергичное наступление.

Сердечно встретился я со старыми сослуживцами еще по Куйбышевскому гидроузлу и представился вновь назначенному к нам начальнику бурпатии. Фамилию его я не помню, вроде Тентетников. Был он высокого роста, худощав и ни о чем другом не говорил, кроме как о своей жене, которую, в целях большей безопасности, перевез из Костромы в Таганрог. Он всех спрашивал — правильно ли поступил. Нами и делами нашей бурпартии он совершенно не интересовался.

Познакомился я с некоей геологиней, молодящейся евреечкой, густо напудренной и накрашенной, с необычайным хохолком на шляпке. Виду нее был малогеологический. Она почему-то со мной начала кокетничать, хотя я не давал ей для этого никакого повода. Мы прозвали ее «Цветок душистых прерий».

В Плеханове я квартиру не нашел и устроился в соседней деревушке вместе с Германовым — единственным симпатичным из спецгеовцев. Он был прехорошенький мальчик и последнее время льнул ко мне, после того как я сказал ему несколько слов утешения — не надо слишком тосковать об отце — народном ополченце, их же в бой не посылают, а рано или поздно известия от него придут.

Не знаю, остался ли жив его отец. Сколько этих народных ополченцев из Москвы, имевших одну винтовку на семерых, тогда погибло. Без вести пропал и мой зять Валерий Перцов.

Два дня подряд Мирская заставляла меня чертить схемы расположения колодцев в деревнях по речке Немощенке — правому притоку Днепра где-то далеко за Андреевским.

На третий день мы снова услышали глухое рокотание на западе и словно не так уж далеко.

Геолог Синяков, приезжавший из Сычевского района за продуктами, тут же помчался обратно туда, где наши бурили артскважины. Только он уехал, как мы узнали, что этой ночью немцы сбросили десант в Липецах — бывшем имении поэта Хомякова.

Да ведь это Сычевский район. И как раз в Липецах находились три наших буровика, в том числе и Гриша Дудка. Неужели наши ребята пропадут?

Мирская сказала мне, что обрабатывать материалы по речке Немощенке пока не актуально, и впервые за все время разрешила мне ничего не делать.

Приехала из Москвы одна моя знакомая по Гидрострою. Я пошел к ней узнавать новости. Любовно угощая меня разными московскими вкусностями, она рассказывала, что по автостраде валом валят убегающие, или, как их принято было тогда называть, эвакуирующиеся. По ее словам, драпали не только гражданские лица, но и разрозненные воинские части, даже отдельные танки и артиллерия. И якобы немцы взяли Вязьму.

Но у нас пока было все спокойно.

6 октября в воскресенье я отправился на попутной машине в Гжатск на базар, купил там порядочный кусок баранины и пошел к штабу Главного Управления Оборонительных работ Главгидростроя в надежде найти там другую попутную машину.

И вдруг, никем не замеченный, вынырнул из-за крыш немецкий самолет, проскользнул низко над городом и бах… бах… бах… выкинул свой смертоносный груз прямо на главную улицу. И так же незаметно скрылся.

Боже мой, что тут поднялось! Женщины с детьми на руках и за руку, с узлами под мышкой, древние старухи, девушки, всевозможное начальство — все побежали куда глаза глядят.

Храброе гидростроевское воинство — уполномоченные и особо уполномоченные — все эти Лившицы, Бернштейны, Кацнельсоны — забегали, закричали, размахивая планшетами. Машины мчались туда и сюда. И взять хотелось побольше, и оставаться грузить было страшно. А продуктов понавезли в Гжатск множество: и муку, и сахар, и консервы, и прочее…

Я сел на попутную машину и поехал, радуясь, что успел купить баранину до бомбежки. А с базарной площади всех ровно ветром сдуло.

Приехал в свою деревню, хозяйка дала мне пшена, дала чугун, затопила печку, и я поставил варить кашу с бараниной, мечтал — вот она выпарится и у нас будет чудесное блюдо.

Вошел Германов и сказал, что Лущихин приказал собираться и нести вещи в Плеханово. Через час назначен отъезд всех машин.

Ладно, успеем. Я знал, что значит — через час. Не торопясь, собрали мы с Германовым чемоданы. Бабушка-хозяйка все нас спрашивала с беспокойством — почему мы так неожиданно собрались уезжать? Я, как мог, успокаивал ее, говорил, что мы едем под Гжатск. Относительно каши она советовала оставить ее попреть в печке еще хоть на полчаса. Наконец, зацепила она чугун ухватом и поставила на стол. Запах пошел упоительный.

Мы с Германовым принялись за еду. Следовало бы разделить кашу на два дня, но пришлось уничтожить ее за один присест. Ели мы, ели, давно насытились, но продолжали набивать желудки, так сказать, впрок. Едва встали из-за стола, сердечно распрощались с бабушкой и отправились с чемоданами в Плеханово.

Навстречу нам бежала одна из синештанных девиц и еще издали кричала Германову: