Сергей Голицын - Записки беспогонника

Я тогда все боялся, что начальство прознает о моем брате, «враге народа», что меня разоблачат, посадят. Изредка приезжал к нам в район начальник Особого отдела УВПС-100 капитан Карташов. Зачем он приезжал, о чем беседовал с комиссаром Сухининым и еще с кем-то, что он вообще делал — никто не знал, но когда я видел издали его высокую фигуру в гимнастерке со шпалой на петлице, то старался не попадаться ему на глаза.

Со старшим лейтенантом Панюшевым мне пришлось выехать на рекогносцировку километров за 12 в село Воронежскую Лозовку. Там надо было в первую очередь отрекогносцировать фасы (прямые отрезки) противотанкового рва, намеченного вдоль склона широкого оврага.

Воронежская Лозовка тянулась по дну этого оврага, а приусадебные огороды поднимались по склону и заканчивались у вершины густым кустарником. Можно было наметить ров либо по огородам, либо подняться выше к кустам.

Панюшев внес некоторые новшества в рекогносцировку. Мы с ним забирались на огороды и начинали рассуждать примерно так:

— А что если пустить ров вон на ту дыню? — говорил он.

— А не лучше ли провести между теми двумя арбузами? — отвечал я.

— Да, да, — соглашался Панюшев. — Эй, Иван, давай забивай колышек вот здесь!

Заметив посторонних людей в своем огороде, хозяйка выходила и беспокойно спрашивала:

— Это что же вы тут делать хотите?

Ей объясняли, что противотанковый ров перережет ее огород. Она, испугавшись, начинала нас просить как-нибудь миновать. Мы оставались непреклонными. Тогда Иван к ней подходил и что-то шептал в ухо.

Кончалось тем, что хозяйка зазывала нас в дом, угощала арбузом или дыней, иногда подносила заветную чарочку самогона, иногда наши карманы набивались яблоками, после чего колья вытаскивались из грядок и забивались в кустах. А я отмечал в формулярной ведомости отклонение трассы вследствие особых тактических соображений. Мы перелезали в соседний огород, и сцена повторялась сызнова. На третий день Панюшев и наши рабочие заболели поносом.

На этот раз было мобилизовано несколько тысяч человек местного населения, но наше УВСР-341 не возглавило эти работы.

Был получен приказ немедленно сниматься с места и двигаться к железнодорожной станции между Липецком и Мичуринском. В ожидании эшелонов мы жили там в ближайшей деревне.

Некрасов и я, получив сухой паек, ухитрились одновременно столоваться при походной кухне. Однако бухгалтера нас разоблачили, с позором выгнали из столовой и собирались лишить нас еды еще на несколько дней вперед. Зеге на их жалобу только рассмеялся.

На третий день подали товарные вагоны и мы поехали в Саратовскую область. Было это в конце августа.

Новая обстановка на фронтах, когда враг около Воронежа окопался и приостановил наступление и, наоборот, на дальних подступах к Сталинграду усилил нажим, требовала строительства оборонительных рубежей у Саратова, которому, в случае падения Сталинграда, враг стал бы непосредственно угрожать с юга.

Снова я попал в эшелон и снова стал жадно всматриваться в жизнь, мелькавшую через открытую дверь товарного вагона.

В начале осени поля выглядели еще страшнее, чем весной, — все цветы отцвели, сурепка и полынь побурели, несжатая рожь полегла и начала прорастать. Редко попадались картофельные борозды и копны, еще реже изумрудная озимь. Кое-где было видно, как женщины пахали на коровах или вскапывали землю лопатами.

Проехали через города Мичуринск, Тамбов, Кирсанов, Ртищево и везде видели ту же полынь и сурепку. Не доезжая ста километров до Саратова, наш эшелон свернул на юг по железнодорожной ветке на Баланду. На третий день мы прибыли на конечный пункт нашего пути — станцию Лысые Горы.

Началась выгрузка. С первой же автомашиной я и Некрасов поехали в районный центр Широкий Карамыш, где собирался разместиться штаб нашего УВСР-341.

Нас встретил главный инженер Карагодин, заранее выехавший с Воронежского рубежа на автомашине. Он дал нам час времени на подыскание квартиры и на еду.

Я поселился один в маленьком домике у некоей хозяйки, чей муж был на фронте. Жила она с двумя маленькими детьми и с параличной и полоумной, делающей под себя свекровью, отчего вся комната была пропитана вонью. Но сгоряча я этого не заметил, а когда захотел переменить квартиру, было уже поздно, все дома заполнились нашими людьми.

Пухленькая хозяйка вскидывала на меня томные глазки, а по ночам вздыхала и кашляла на своей перине. Я лежал на полу в двух шагах от нее, но делал вид, что не замечаю намеков. Несколько дней подряд она меня усиленно подкармливала, но потом, убедившись, что я не обращаю на нее никакого внимания, перестала меня приглашать к столу.

Районный центр Широкий Карамыш был большим селом, когда-то славившемся торговлей хлебом. Село раскинулось на берегу речки того же названия — притока Медведицы. По этой-то речке нашему УВСР предстояло строить оборонительный рубеж, который должен был защищать Саратов с юго-запада в случае немецкого прорыва из Сталинграда.

В штабе УВСР меня поразило большое количество военных — капитанов и лейтенантов. Оказалось, что все они прибыли на рекогносцировку этого рубежа. Карагодин представил Некрасова и меня старшему из них, высокому белокурому капитану с рыжими усами. Этот последний свел Некрасова с другим капитаном, а мне сказал, что мой начальник еще не прибыл, а сейчас приказал мне следовать за ним.

Дня три с утра до вечера я ходил следом за капитаном Наугольниковым Сергеем Михайловичем, который знакомился с расположением будущих БРО и принимал работу командиров-рекогносцировщиков. Меня он взял с собой просто, чтобы не было ему одному скучно.

Хотя для меня был он высоким начальством, однако мы с ним сразу близко сошлись и на ходу все время разговаривали об искусстве. Он, например, декламировал вслух Блока и Гумилева и говорил, что со мною отводит душу.

А был он человек желчный и резкий и часто отзывался о людях зло и презрительно. Между прочим, это он высказал мне достаточно остроумные фразы о не совсем чистых похождениях зятя моей жены Лейзераха, с которым прошлой зимой вместе находился во Владимире.

О перспективах войны капитан Наугольников отзывался весьма туманно, и нельзя было понять — а верит ли он вообще-то в нашу победу.

— Неужели война продолжится еще год? — сказал я, помня о словах великого Сталина.

— А если два? А если три? — резко ответил он.

Тогда такие слова, не согласные с мудрыми высказываниями мудрейшего из мудрых, казались не только невероятными, но и весьма предосудительными.

Капитан Наугольников принимал работы командиров-рекогносцировщиков. И эта приемка иной раз сопровождалась комичными сценами, когда он, то остроумно издеваясь, то язвя, то обдавая холодным презрением, жестоко крыл рекогносцировщиков за те или иные просчеты. Я внутренне подсмеивался, а иногда жалел, глядя, как, неловко заикаясь, оправдывались армейские командиры.