Сергей Голицын - Записки беспогонника

Внутри разобрали пол, в стенах пробили амбразуры, а посреди построили два соединенные между собой грандиозные, до половины окон сооружения в пять накатов бревен каждое, да еще с промежуточным слоем камней. Весь двор был ископан ходами сообщений, из погреба сделали третий дзот, из хлева — землянку, только уборную оставили на месте.

Все приезжавшие, в том числе и полковник Прусс, ахали и восхищались. А в это время доведенная чуть ли не до сумасшествия хозяйка и ее полураздетые дети сидели на печке и плакали. Чтобы выйти на улицу, им приходилось карабкаться по накатам, потом по шатким мосткам перебираться через пропасти.

Инициаторы всей постройки: главный инженер Карагодин, начальник техотдела Итин и старший прораб Терехов — получили в приказе по УВПС благодарность.

На усовершенствовании огневых точек и на дзоте-монстре работало не более двадцати человек. Чем занять остальную освободившуюся рабсилу?

Тогда-то придумали децзаготовки, о которых в официальных исторических трудах и в военных романах вряд ли упоминается, но которые во всех воинских частях — строевых и тыловых — сыграли во время войны большую, отчасти положительную, отчасти развращающую роль.

Зеге отправил квалифицированных рабочих — плотников, слесарей, жестянщиков, сапожников, портных по соседним деревням, и там для колхозов и для отдельных граждан строились скотные дворы и дома, чинилась посуда, часы-ходики и швейные машинки, тачались сапоги и шилась одежда. А за это особо доверенные лица получали не деньгами, а исключительно натурой — картошкой, поросятами, телятами, курами, овощами, крупой, салом, маслом и т. д.

Вряд ли существовали приказы, указывающие эти взаимовыгодные операции, но распространены они были весьма широко.

Зеге сам руководил доверенными лицами и тщательно следил, чтобы минимальное число продуктов попадало бы на сторону, а все бы шло в центральную кладовую. Кормиться мы стали заметно лучше, в нашей столовой ИТР появились бифштексы, жареная картошка, щи со сметаной. Делались запасы продуктов.

Приближался Новый 1943 год. Зеге с помощью продуктов, добытых на децзаготовках, задумал его отметить самым грандиозным образом.

Несколько девчат под командой его жены еще дня за три до торжества начали украшать самое просторное здание в селе — школу. К ним отправили несколько помощников, в том числе и меня. Мы прибивали на стенах еловые ветки и красные ленты с лозунгами, прославлявшими великого Сталина, таскали и устанавливали столы и стулья.

Зарезали корову и из нее принялись готовить всевозможные кушанья.

Был приглашен весь технический персонал штаба УВСР и участков, все штабные работники, все бригадиры, из местных жителей — предсельсовета, предколхоза, директор школы, учителя — всего 124 человека. Так как многие хотели отмечать Новый год в узком кругу, торжество было назначено на 30 декабря.

В большом зале расставили столы покоем. Все уселись. Хлеба на столах были навалены горы, перед каждым приглашенным стояла миска и пустая кружка, но подавать кушанья не начинали.

Я заметил, что Зеге был очень расстроен, он не садился на председательское место, то выходил на улицу и всматривался в ночную мглу, то входил обратно.

И вдруг распространилась ужасная весть: кушаний нажарили, наварили, напекли массу, а вина нет нисколечко. Еще три дня назад начальник отдела снабжения Гофунг сам отправился в УВПС за спиртом, которого обещали выдать что-то очень много. И вот, Гофунг пропал. А между тем кто-то, прибывший накануне из Большой Дмитровки пешком, рассказывал, что видел, как везли в санях целую цистерну. Куда же делся Гофунг?

Пришлось начать торжество без «горючего».

Зеге открыл торжественную часть. Он говорил, как всегда, красиво и горячо, помянул о Сталине, без того нельзя было тогда обойтись, назвал имена наших стахановцев, говорил о грядущих победах на фронтах, о втором фронте и еще о многом.

После него комиссар Сухинин, недавно получивший три кубика, говорил, пересыпая свою бесцветную речь великими, всем набившими оскомину, цитатами.

Потом встал один из лучших бригадиров — пожилой стройбатовец Евменов. Он сказал о своей оставшейся на Смоленщине семье, о которой он ничего не знает, обещал трудиться не покладая рук и бороться до победного конца, не щадя своей жизни. Многие, слушая его речь, прослезились.

Потом выступил техник Сысоев, маленький, близорукий, подслеповатый юноша. Блестя стеклами очков, он вертелся туда и сюда, то завывал, то звенел тоненьким голоском очень трогательно и с чувством и кончил свою речь словами, что готов умереть за Родину — за Сталина.

Сейчас, вспоминая о тех выступлениях, я отвечаю самому себе на вопрос — какими силами мы выдержали и победили в ту войну? Волею судеб все эти выступавшие оказались в тылу. Сейчас они мне представляются как бы обобщенными типами. О тусклом комиссаре Сухинине поминать не стоит. Комиссары заполнили труды историков и военные романы, а на самом деле в начале войны большая их часть драпала первыми и во время всей войны комиссары (замполиты) никогда не играли такой роли, как в книгах.

Вот Зеге на фронте и с военным образованием мог быть таким, как наши лучшие полководцы, хотя многие из них перед войной или даже в начале войны томились в концлагерях.

Таких, как Сысоев, только не близоруких, но столь же беззаветно преданных, отчаянно храбрых, было на войне множество и среди сыновей рабочих и колхозников, и среди сыновей врагов народа и сыновей дворян. Они без колебания шли «За Родину — за Сталина», шли в атаку, зачастую гибли зря и становились героями, живыми или мертвыми.

И наконец, Евменов, потомственный крестьянин, бригадир колхоза. В начале войны он, как стройбатовец, прошел пешком от Смоленщины до Тамбова, потом его привезли в Вязьму, откуда опять пешком добрался он до Горького, далее возили его в Боголюбове, под Дмитров, под Задонск, привезли под Саратов. Он кормил вшей, голодал, ходил в лаптях и лохмотьях, но терпел и всюду работал не покладая рук, а при случае мог урвать лишний кусок для себя и для своей бригады. На такой вот, на «серой скотинке», нечеловечески многотерпеливой, выносливой и осмотрительно храброй вся наша страна держалась и на фронте, и в тылу. Только не хочется Родину называть СССР, а назову, как в детстве привык: Россия-матушка, кровью умытая…

Когда Сысоев кончил свою речь, некоторое время все молчали. Вдруг снаружи послышался шум. Думая, что это привезли спирт, Зеге выскочил из-за стола.

Нет, приехал с дальнего участка на нескольких санях Эйранов со своим техперсоналом и бригадирами. Они вошли в зал. Впереди шел Пылаев с гитарой, за ним техник Карцев, за ним сын Эйранова Виктор, дальше теснились остальные.