Георгий Брянцев - Это было в Праге

Антонин ответил погрустневшим голосом:

— Хорошо.

Настроение юноши не понравилось Ярославу.

— Впрочем, я передумал, — неожиданно резко сказал он. — Никакого задания тебе дать не могу. И вообще подумаю.

Антонин спросил растерянно:

— Почему, дядя Ярослав?

— Ты еще слишком молод. Ты ищешь приключений, забавы, а серьезное дело тебе не по плечу. Ну, прощай… Тебе пора в деревню. Автобусы скоро в парк пойдут, — Лукаш протянул Антонину руку.

Юноша растерянно и испуганно смотрел на Ярослава, губы его покривились.

— Нет, нет, дядя Ярослав! Я буду точно выполнять все, что вы скажете… Все! Только говорите!

Нет, Лукаш больше не хотел говорить. С таким своенравным и взбалмошным мальчишкой, как Антонин, надо обращаться построже. Пусть почувствует дисциплину подполья, осознает всю ответственность своего первого шага.

— Уезжай в деревню, — сухо повторил он.

Антонин не двигался. Значит, это очень серьезно. Дядя Ярослав считает его мальчишкой. Но ведь это не так!

— Дядя Ярослав!.. — больше он ничего не мог вымолвить, да и не знал, что ему говорить.

И Лукаш понял все: преданную сыновнюю любовь Антонина, раскаяние и готовность повиноваться каждому его слову.

В темноте Ярослав не видел лица юноши, но угадывал лихорадочный блеск его глаз.

— Отправляйся в деревню, — повторил Лукаш.

Антонин почувствовал теплоту в его голосе.

— И больше ничего? — с надеждой спросил Антонин.

— И делай то, что тебе приказано.

Пожав Ярославу руку, Антонин бегом кинулся по аллее сквера к остановке автобуса.

Всю дорогу домой его обуревали самые противоречивые чувства и мысли. Прежде всего он был счастлив. Предложение Лукаша ему льстило, он испытывал понятную гордость: как-никак Ярослав предложил ему участвовать в боевой группе. Дело чешских патриотов зажигало его, воображение рисовало перед ним увлекательные картины борьбы, острых столкновений, подвигов. А это заветный мир Антонина. Он докажет дяде Ярославу свою способность на серьезные дела. И в самом скором времени докажет. Завтра же он… Но тут Антонин вспомнил наставления Ярослава — надо быть осторожным. Пыл Антонина улегся. Ничего не поделаешь. Надо ждать. Присматриваться к Мрачеку, добывать оружие… О! Вот и дело. У Мрачека есть пистолет. Не отдаст ли ему Мрачек свой пистолет?

Обыкновенно, возвращаясь из города, Антонин пробирался к себе наверх, в мансарду и, стараясь не шуметь, заваливался спать. Но сегодня он решил зайти к подполковнику и, не откладывая дела в долгий ящик, заговорить с ним о пистолете.

В окнах был виден свет. Антонин осторожно открыл дверь и вошел в переднюю, потом постучал в дверь комнаты. Откликнулась жена Мрачека:

— Кто там?

Антонин вошел.

— Добрый вечер! А где пан подполковник?

— Он еще не вернулся. Поехал в Прагу и до сих пор не вернулся, — с тревогой проговорила жена Мрачека. — Садись, Антонин, будем ужинать.

Антонин снял шляпу, плащ, сел к столу. Отсутствие Мрачека его озадачило. За все время, как он живет у подполковника, тот ни разу не выезжал из деревни и, насколько помнит Антонин, не выказывал такого желания. Что произошло? Почему такой неожиданный отъезд? И — самое непонятное — не сказал ни слова ему, Антонину. Ведь Мрачек знал, что Антонин сегодня едет в Прагу… С беспокойным сердцем Антонин принялся вместе с хозяйкой за ужин.

Перебираясь в деревню, Иржи Мрачек искал тишины и одиночества. Ему казалось, что грозные события пройдут стороной, не коснувшись его, решат судьбы партий и правительств; потом, быть может, он снова найдет свое место в рядах защитников родины. Живой, решительный, но нетерпеливый, Мрачек рассчитывал дождаться перемен к лучшему в течение каких-нибудь двух недель или месяца. Поэтому первые десять дней напряженного ожидания показались ему неимоверно тягостными. Он тосковал, хандрил, брался то за одно дело, то за другое, отправлялся в поля, помогал убирать урожай, занимался благоустройством дома. Но все эти хозяйственные заботы мало увлекали Иржи, не приносили ему радости. Острая неудовлетворенность все время мучила его, он сознавал всю нелепость своего бегства в деревню, пустоту своего уединения.

Мрачек старался не читать газет и не слушать радио; ему нет никакого дела до политики, рассуждал он, пусть там кричат, доказывают, убеждают друг друга. Он — в стороне. Начальники изгнали его из рядов армии — значит им не нужен преданный родине офицер. Пусть они сами отстаивают ее честь, как умеют.

Однако эта попытка отгородить себя глухой стеной от внешнего мира не удалась, ибо в основе его уединения лежала только обида на новое правительство. Мрачек вскоре понял, что быть отшельником ему не под силу; жить вблизи Праги и закрывать глаза на все, что там происходит, невозможно. Если бы в нем говорило только любопытство, он легко подавил бы его. Но тут говорило не любопытство, а сердце Иржи. И как властно говорило! Только теперь, в эти мрачные, полные тоскливых предчувствий дни, он понял, как дорого ему все, что связано с родным краем. Если раньше он почти не вникал в глубокий смысл слова «родина», то теперь, оставаясь наедине с собою, он со слезами на глазах произносил его.

Мрачек бродил по осенним полям, уже скошенным и опустелым, по оголенным рощам и, сделав привал где-нибудь у старого пня, примостившись на нем, долго смотрел в знакомую даль. Ему почему-то казалось, что он видит эти места в последний раз, что близка разлука, и, может быть, вечная.

С наступлением зимы Иржи Мрачек совсем потерял покой; вначале он хоть в какой-то мере управлял собою. Теперь он решительно отбросил мысль о деревенском затворничестве, роль отшельника ему явно не удалась. Мрачек изнывал в деревне. Он стал раздражительным и вспыльчивым. Большого труда стоило ему сдерживать себя в разговоре с женой. Боясь наговорить ей незаслуженных грубостей, он часто уходил из дому. Он забросил книги и, как это ни странно, теперь запоем читал газеты, резко комментировал их сообщения и статьи. Ненадежное затишье в политике его насторожило. Иржи, читая газеты, испытывал страх за судьбу Чехословакии.

Каждый вечер он стал завязывать долгие беседы с Антониной Сливой, который жил у него. С ним он делился всеми своими опасениями относительно будущего республики. Антонин, часто отлучавшийся в город, рассказывал подполковнику много новостей, о которых не говорили газеты.

Антонин сообщил о повальных обысках в Праге тринадцатого и четырнадцатого февраля. От него же Мрачек узнал, что министерство внутренних дел закрыло демократические газеты.

Новостей было много, и они заставляли призадуматься. Восемнадцатого февраля французский посол в Праге сообщил печати, что Германия по сути дела отказывается гарантировать новые границы Чехословакии, оговоренные мюнхенским соглашением. Она возьмет на себя эту гарантию лишь в том случае, если Чехословакия выйдет из Лиги Наций, присоединится к антикоминтерновскому пакту, введет антисемитские законы, сократит армию и передаст часть своего золотого запаса Германии.