Йозеф Оллерберг - Я - снайпер Рейха

— Это Йозеф Оллерберг, снайпер с множеством убийств на его счету. Он обладатель золотого «Знака снайпера» и Рыцарского креста.

Группа состояла из двенадцати бойцов. Ее возглавлял полковой повар, штабной сержант Вермаейр. Услышав мое имя, солдаты заспорили, брать им меня с собой или нет. Деятельность нацистской пропагандистской машины теперь работала против меня. Очень многие газеты печатали статьи о немецких снайперах, красочно описывая их достижения. При этом во многих из них печатались и фотографии снайперов. А я довольно часто становился героем подобных публикаций. Было вполне вероятно, что русские и чехи знают мое имя, как я выгляжу, и будут высматривать меня среди бойцов, которые попадут им в руки. Поэтому большинство пехотинцев боялось жестокой кары, если они окажутся пойманными вместе со столь известным снайпером. У меня на душе стало скверно, и я уже собрался продолжить движение своим путем, но тут штабной сержант, наконец, топнул ногой и прекратил спор, сказав, что я могу пойти с ними. Однако мне всегда приходилось находиться в хвосте отряда, чтобы прикрывать его тыл. Я полз в одиночестве позади артиллеристов в течение четырех дней, стараясь как можно меньше напоминать им о своем существовании.

Ощущая себя в безопасности в такой большой группе, пехотинцы двигались преимущественно в дневное, нежели в ночное время. На четвертый день мы нашли мертвого чеха. Кровь на его груди еще не успела высохнуть. Следовательно, он умер незадолго до нашего появления. Стоя над ним, озадаченные и нерешительные бойцы обсуждали, что могло случиться. Вдруг чех открыл глаза. Его грудь приподнялась, из его рта с хрипом вышло несколько сгустков крови. В тот же миг чех принял сидячее положение, схватил МР40, лежавший рядом с ним, и нажал на спусковой крючок. Немецкие стрелки разбежались кто куда и прыгнули в траву. Пули просвистели высоко над их головами и не причинили вреда никому из них. Через считаные секунды чех снова рухнул на траву, на этот раз окончательно мертвый, разряжая в небо остатки магазина своего пистолета-пулемета. Теперь стрелки были настороже, поскольку было маловероятно, чтобы этот партизан был сам по себе.

Тут вдруг нас окликнули голоса еще троих немецких пехотинцев, находившихся в пятидесяти метрах от нас:

— Не стреляйте, друзья! Мы стрелки из 144-го полка 3-й горнострелковой дивизии.

Я опознал в них солдат из штаба полка. Один из них был полковым фотографом, другой официальным военным художником, а третий — писарем по фамилии Шмидт, которого все называли «Шмидти» из-за его маленького роста. Но особенно хорошо я знал фотографа, который вел фотохронику многих моих заданий. Все трое из них не боялись находиться вместе со мной, в чьей компании они ощущали уверенность в своей безопасности. Я же был счастлив расстаться с не благоволившими ко мне артиллеристами. И четверо товарищей решили продолжить путь отдельно от основного отряда. Поскольку у фотографа и Шмидти у обоих были компасы, я обменял свой на половину банки тушенки артиллеристу по фамилии Тирмайер. После инцидента с умирающим чехом все они спешили, как можно скорее покинуть это место. На прощание фотограф сделал общую фотографию, и, пожелав друг другу удачи, две группы разошлись. Артиллеристы продолжили двигаться при свете дня, в то время как я подыскал безопасное место, где я и трое моих новых компаньонов могли бы спрятаться до наступления ночи.

Не прошло и пятнадцати минут, как мы услышали звуки ожесточенной перестрелки, разгоревшейся где-то поблизости. Я решил разведать ситуацию и осторожно пополз по подлеску в направлении звуков стрельбы. Преодолев около километра пути, я увидел артиллеристов, вовлеченных в жестокую перестрелку с чешскими партизанами. Семеро из немецких солдат лежали на земле и, очевидно, были мертвы. Положение остальных выглядело безнадежным. Я не видел ни единой возможности, как бы я и трое товарищей могли помочь в сложившейся ситуации. Ввязавшись в бой, мы бы только стали напрасно рисковать своими жизнями. Поэтому я вернулся в укрытие к товарищам. Обсудив увиденное мною, мы решили подыскать себе другое укрытие и поползли прочь.

В течение четырех последующих дней мы шли ночами и прятались в дневное время, неизменно двигаясь на северо-запад. Мы обходили дома и деревни, а также старались избегать открытых дорог и троп. Но у нас была одна проблема: художник был ранен в правую руку в перестрелке с чешскими партизанами, случившейся еще до появления с ними меня. А поскольку мы не имели возможности должным образом обработать рану, она воспалилась. Бойца охватывала слабая лихорадка, через несколько дней его рана начала гнить и ужасно вонять. Когда группе по пути попадалась вода, мы пытались промыть рану и выстирать повязку перед тем, как наложить ее снова. Также у нас совершенно не осталось еды, но мы продолжали двигаться, жуя березовые листья, щавель и листья одуванчиков, а также пили воду, подслащенную таблетками сахарина, небольшой запас которых остался у Шмидти.

На рассвете пятнадцатого дня нашего движения домой мы стали искать укрытие на берегу небольшой чистой речки. Едва успев промыть рану своего товарища, мы услышали рев моторов нескольких машин. Я оставил друзей, чтобы разобраться, что это за машины. Преодолев около пятисот метров, я вышел к дороге как раз вовремя, чтобы увидеть четыре грузовика фирмы «Мерседес» со знаками СС на бортах. В их кузовах сидели безоружные немецкие пехотинцы. Инстинктивно я рванулся назад, в скрывавшие меня заросли. Я предположил, что мы, должно быть, оказались на территории, по-прежнему удерживаемой фанатичными эсэсовцами, не считавшими, что война окончена, и по-прежнему хватавшими спасавшихся бегством пехотинцев, чтобы подвергнуть их своему бескомпромиссному суду за дезертирство.

С наступлением сумерек мы покинули укрытие и осторожно продолжили свой путь. По нашим подсчетам, мы уже должны были находиться рядом с территорией рейха. Когда мы выступали, я подсчитал, что нужно пройти около 250 километров. Учитывая изнуренное состояние, когда за время ночных маршей нам удавалось в лучшем случае пройти 15 километров, согласно моим подсчетам, границы мы могли достичь суток за двадцать.

Через час мы вышли к мирной ферме. Во дворе ее находилась женщина, которая приводила в порядок свои сельскохозяйственные инструменты. Пока остальные прятались в траве, фотограф вышел вперед и заговорил с фермершей. Через несколько секунд он возбужденно замахал руками, подзывая своих товарищей:

— Мы сделали это, ребята, мы почти дома! Мы уже продвинулись на двадцать километров в глубь Австрии! Страну уже заняли янки, но иваны достаточно далеко, чтобы поцеловать наши задницы!