Богдан Сушинский - Путь воина

– Слово шляхтича, что ты будешь отпущен, если честно расскажешь нам о том, что происходит в лагере этого предателя короны Хмельницкого. Тебе, как казаку, сражавшемуся под хоругвями гетмана Ходкевича, мы прощаем все твои прегрешения перед королем и верой. Вы подтверждаете мои слова, господа? – обратился граф к офицерам.

– Подтверждаем, – зло, неохотно подтвердили те. Но подтвердили все. Галаган с преувеличенной надеждой во взгляде наблюдал за ними, отлично понимая при этом, что слова своего они не сдержат.

– Так сколько сейчас войска у Хмельницкого?

Галаган замялся, пожал плечами, прокашлялся…

– Так ведь точной цифры, ваша графская ясновельможность, не знаю. Я – простой казак, хоть и служил в сотне, которая охраняет гетмана.

– Видим, что не полковник, – прервал его коронный гетман. – Но служил все-таки в охранной сотне, поэтому хотя бы приблизительно. Ну?!

– Да как сказать… Позавчера слышал, как сотники говорили промеж собой, что нас вроде бы тысяч тридцать уже и что с таким войском можно штурмовать ляхов… Нижайше прошу прощения, поляков. Просто они так говорили.

Гетманы многозначительно переглянулись.

– Не пугайся, говори так, как слышал, – попытался успокоить его Потоцкий.

– Но в тот же день, – продолжал Галаган, – из Запорожья подошли еще две сотни запорожцев. Да из-под Умани какой-то атаман привел отряд в две с половиной тысячи. Вчера тоже прибилось к нам три или четыре отряда. Небольшие, правда, всего тысячи по полторы каждый…

– Ну и сколько же всего сабель может быть сейчас у Хмельницкого? – кончилось терпение у Калиновского.

– Пока немного, думаю, тысяч за сорок. Но слышал, что сегодня еще должны прибыть два полка с левого берега Днепра, откуда-то с Полтавщины. А еще может вернуться сотня запорожцев, которая приведет с собой полк донских казаков. О дончаках в лагере много говорили. Может, и врали, ваша графская ясновельможность. Это если бы вы полковника Ганжу или Кривоноса захватили, те лучше знают. Потому что каждый день принимают новые отряды и указывают, где им разбивать лагерь.

Потоцкий и Калиновский вновь переглянулись, и оба основательно помрачнели.

Казаку можно было и не доверять, но только что они сами стали свидетелями того, что к лагерю Хмельницкого прибыло новое большое пополнение. Вполне возможно, что это и есть те два полка с Полтавщины и донские казаки, успевшие соединиться с сечевиками.

– Сколько же сейчас татар? Только правду, собачий ты сын, правду!

– Да немного их, – пренебрежительно махнул рукой пленник. – Слышал, что полковник наш Кривонос проклинал и Тугай-бея, и хана. Они обещали, что приведут с собой тысяч шестьдесят. Но только где они, эти шестьдесят тысяч?

– Шестьдесят?! – переспросил князь Корецкий, наиболее рослый и статный из всех присутствовавших здесь. Он держался особняком. Облачен был в мощную французскую кирасу со всеми полагающимися для боя металлическими наплечниками и латами. – Тогда сколько же их сейчас?

– Слышал, как, ругая хана, Кривонос говорил, что татар прибыло очень мало. Потому и штурмовать вас не начинают.

– Так сколько же, сколько?! – не сдержался Корецкий. – Какую численность он называл?

– Да всего что-то около пятнадцати тысяч. Разве это войско?

– Около пятнадцати?! – недовольным жестом упредил князя Корецкого коронный гетман. – Ты точно слышал, что пятнадцать? Или опять пройтись по тебе каленым железом?

– Не пятнадцать, он гневался, что меньше, около пятнадцати. Так я слышал, так и говорю. Я ведь не говорю, что пятнадцать, – зачастил Галаган, приложив обожженную руку к груди. Через каленое железо он уже прошел. И сейчас польские генералы могли лишь удивляться той стойкости, с которой он до сих пор держался.

– Но мне же говорили, что татар не больше шести тысяч? Ротмистр Радзиевский, где вы там?!

– Здесь, господин коронный гетман.

– Ведь это же вы докладывали, что татар не более шести тысяч.

– Точно подсчитать их невозможно. Но в первый день приблизительно столько их и было. Это подтвердил пленный татарин.

– К черту вашего пленного татарина!

– Но кто знает, может, этот казак лжет? И потом ведь к лагерю Тугай-бея несколько раз подходило подкрепление.

– Так что ты, ирод, хочешь сказать, – вновь обратился коронный гетман к Галагану, – что сюда, под Корсунь, уже прибыл со своим войском крымский хан?

– Если бы прибыл… – развел руками Галаган и вновь потянулся к стоявшей у его ног кружке с остатками водки. – Если бы он прибыл, Хмельницкий уже взял бы ваш лагерь. Были только гонцы от него.

– Ну и что? Ну, были гонцы, были… – нервно подгонял его Потоцкий, видя, что Галаган блаженно припал к «святому источнику».

Один из офицеров, которые допрашивали казака, метнулся к нему и попытался выбить кружку из рук, но Галаган успел отвести ее в сторону, прошипев: «Дай напиться, нехристь!» и вновь приложился к кружке.

– Гонцы передали Хмельницкому какие-то подарки, – довольно крякнул он, вытирая рот рукавом. – Что именно было в этих ларцах, не знаю, потому что не заглядывал. А сотню татарских лошадей, которых тоже гетману подарили, своими глазами видел, потому что своим кнутом в табун их загонял. Правда, лошадки эти неказистые, такие, что уважающий себя казак постесняется седлать их…

– Не томи душу, сволочь! Где сейчас хан? – с оголенной саблей пошел на пленного Корецкий.

– Вернитесь на место, князь, – сурово остановил его Потоцкий. – Здесь допрашиваю, казню и милую я. И никто другой.

Корецкий метнул на него такой же гневный взгляд, каким только что удостоил пленного казака и, проворчав что-то очень злое, неохотно вернулся к шатру. Остальные неловко промолчали. Все понимали, что Потоцкий теперь использует любую возможность, чтобы утвердить свое верховенство в лагере, постепенно оттесняя от командования польного гетмана Калиновского и всех прочих, кто к нему рвется.

– Так где сейчас хан со своей ордой?

– Знаю только, что позавчера он перешел через Днепр, неподалеку от Хортицы. Но идти сюда не спешит. Теперь он где-то возле Чигирина, грабит, наверное.

– Почему ты думаешь, что уже возле Чигирина?

– Потому что там имение Хмельницкого. Неподалеку, в Субботове. А гетман просил гонца передать хану, чтобы тот приказал своим воинам не заходить в его Субботов, не разорять его усадьбу. Старшина наша еще подсмеивалась: «Во как Хмель, гетман то есть, за имение свое дрожит. А что нам, всем остальным, делать, когда татары до наших сел дойдут? Свое-то гетман, может, и убережет, однако наши имения защищать так яростно не станет».

– Значит, в лагере уже есть недовольные гетманом?

– Есть и такие, что недовольны гетманом. Но больше все же тех, которые злы на татар. Они не хотят, чтобы татары приходили на их земли, даже союзниками.