Юань Цзин - Особое задание

Восток уже заалел, и звезды потускнели, растворяясь в первых лучах рассвета. Холодный утренний ветерок освежил У Чжи, и он почувствовал новый прилив сил. Боевой задор звал к новым опасностям.

Вернувшись в комнату, он подлил в лампу керосина, и снова его перо торопливо забегало по бумаге.

Когда подошло время завтрака, ординарец комиссара Сяо-пэй принес рисовую кашу и сладкие пампушки. У Чжи прежде всего осведомился, завтракал ли комиссар и что он ел.

— Питается он очень плохо, — пожаловался Сяо-пэй, — все время одно и то же: кукурузная каша с перцем и овощи. Достанем что-нибудь повкуснее — он тут же отправляет в госпиталь, а сам и не попробует.

— В таком случае я тоже буду есть кукурузную кашу!

— Что ты! — испугался Сяо-пэй и умоляюще взглянул на У Чжи. — Комиссар строго-настрого наказал мне кормить тебя хорошо. Он говорит, что мы здесь уже привыкли к плохой пище, а тебе надо хорошо есть, потому что ты потратил очень много сил, добираясь к нам.

У Чжи не удалось переубедить Сяо-пэя, тогда он пригласил его разделить с ним трапезу, но тот наотрез отказался. Пришлось смириться и есть одному.

После завтрака молодой офицер продолжал писать донесение. Он обладал хорошей памятью и мог через много лет узнать человека, которого видел один лишь раз. Поэтому партийное поручение о сборе военной информации о противнике было ему по душе. Из бесед с офицерами он запоминал самое важное и всегда располагал обстоятельными сведениями почти по любому вопросу, касающемуся положения гоминдановских войск. А когда командующий Ли приблизил его к себе, в руках секретаря по особым поручениям оказалась вся секретная переписка, и возможности получения ценных сведений еще больше увеличились.

Только после полудня закончил У Чжи свое донесение. Он сразу же позвал Сяо-пэя и попросил его отнести свой секретный доклад комиссару. Он так устал, что не притронулся к еде, лег в постель и через минуту уже крепко спал.

Проснувшись, У Чжи увидел в комнате Сяо-пэя. Тот вскочил со стула, налил гостю воды для умывания, а затем подал обед, сообщив при этом, что комиссар сейчас находится на собрании.

Не успел У Чжи торопливо поесть, как в комнату вошел комиссар и пригласил его к себе.

На улице было очень шумно. Во многих домах играли граммофоны. Оказалось, что провожают бойцов на передовую, в Куншаньба. В красноармейских фуражках и соломенных тапках, с винтовками и небольшими вещевыми мешками за плечами бойцы строем шли по улице. У каждого к мешку была приторочена пара новых тапок. Далеко разносилась их песня.

За бойцами сплошным потоком шли народные носильщики. Среди носильщиков были и женщины и старики. Люди шагали бодро, как бы не чувствуя тяжести. Какой-то старик лет семидесяти с пустой корзиной за плечами, видимо уже успевший отнести свой груз, стоял на обочине дороги и время от времени выкрикивал свежую новость:

— Красная армия одержала новую победу, Сычуаньская армия драпает!

Эта новость подбадривала, и носильщики невольно ускоряли шаг.

Внезапно к комиссару подбежала молодая женщина лет двадцати. По синей косынке и рваному халату ее можно было бы принять за обыкновенную крестьянку, если бы не винтовка за плечами. Она по-военному козырнула комиссару и быстро заговорила на сычуаньском диалекте. У Чжи с трудом понял, что она просит разрешить ей вместе с отрядом носильщиков идти на передовую. У Чжи не понимал, почему комиссар не пускает ее.

А женщина продолжала идти рядом с комиссаром. С ее раскрасневшегося лица падали капли пота, но она ничего не замечала.

— Почему, товарищ комиссар, ты не разрешаешь мне идти на передовую?

— Линь Сю-лань, как ты не поймешь, что я здесь ни при чем? Ведь это тебе не забава. Если с тобой что-нибудь случится, кто будет отвечать?

— А что может случиться? Я уверена, что все будет в порядке.

«Вот ведь упрямая!» — подумал У Чжи.

Чувствуя, что она не отступится от своего, комиссар, наконец, сдался:

— Ладно, иди с отрядом, только не вздумай таскать больших тяжестей!

— На это я согласна! — женщина весело откозыряла комиссару и побежала догонять отряд.

Тот долго смотрел ей вслед, а потом сказал:

— Это Линь Сю-лань — работник нашего укома партии, заведует отделом по работе с женщинами. Сама сна из уезда Наньцзян. После того как Красная армия освободила уезд, меня послали туда конфисковать имущество и зерно у помещиков и кулаков. Мы быстро собрали митинг и стали объяснять крестьянам, как кулаки и помещики эксплуатируют их, присваивая себе плоды их тяжелого труда… Вот, к примеру, сейчас тысяча девятьсот тридцать третий год, а крестьяне уже задолжали свой урожай на тридцать пять лет вперед. Короче говоря, в этом «небесном рае» — так ведь всюду называют провинцию Сычуань — многие крестьянские семьи были уже на грани голодной смерти. Или другой пример. Давно установлена стоимость монеты тунюань — десять чохов [31] Чох — разменная медная монета в старом Китае. , а местные богатеи распиливали один тунюань на две части и требовали с крестьян за каждую половину по десять чохов, а позднее эти мироеды настолько обнаглели, что стали требовать за один тунюань тридцать чохов. А крестьяне и пикнуть не могли, ведь хозяева «держали меч в своих руках»! Словом, некуда было народу податься. Тут даже сложили песенку про незавидную крестьянскую долю:

— Провели, значит, мы митинг, — продолжал рассказывать комиссар, — и тут же начали вскрывать амбары мироедов и делить зерно. Крестьяне брали себе столько, сколько каждый мог унести. А одежду помещиков и кулаков, домашнюю утварь, сельскохозяйственный инвентарь свалили в кучу на площади. Сюда же привели и скот. Все это мы разделили между беднейшими крестьянами. Видел бы ты, сколько тут радости было — люди буквально воспрянули духом!

— В тот же день вечером мы организовали еще одно собрание, где обсуждали вопрос, как увеличить помощь Красной армии. Вот тут я впервые и увидел Линь Сю-лань. Она проявила тогда исключительную активность и высокое классовое самосознание. Она указала, какие помещики наиболее опасны, в каких кулацких семьях спрятано оружие и ценности. Каждое ее слово крестьяне встречали шумным одобрением. «Ну, — думаю, — отличного пропагандиста можно сделать из этой женщины». На следующий день избрали ее делегаткой от деревни на уездное собрание женщин. Идти предстояло двести ли, и все по горным тропам. Она, ни минуты не колеблясь, оставила дома ребенка и пошла за двести ли в уезд.