Илья Васильев - Александр Печерский: Прорыв в бессмертие

Вечером Бомка сообщает, что Блятман разрешил мне выйти на внелагерные работы.

— Будешь пока работать на даче эсэсовцев. Это за городом. Вас туда отвезут на грузовике. Но выбрось из головы всякие мысли о побеге. На даче есть собаки, они сразу возьмут твой след. И вообще… Блятман, может быть, поговорит с тобой сам.

После этих Бомкиных слов загадки перестали быть загадками.

Через несколько дней капо имел со мной откровенный разговор. Стало совершенно ясно: «надзиратель» Блятман — активный участник антифашистского подполья… Во время беседы он предупредил меня: — О побеге пока не думай. Это не так просто, как может показаться на первый взгляд. Такое дело нужно подготовить, чтобы комар носа не подточил. Человек должен сперва перейти из списка живых в список умерших. Так что имей терпение. Придет и твой час.

Чтобы окончательно укрепиться в своей догадке, я спрашиваю:

— Герр Блятман, а с чего вы взяли, что я вообще собираюсь бежать?

— Какой я тебе «герр», к чертовой матери! — прищурился он. — С чего взял, спрашиваешь? Да это за версту видно. И советую тебе быть поосторожнее в разговорах. Это не значит, что надо сторониться людей. Но собирать вокруг себя слушателей и произносить агитационные речи нельзя. Разные есть люди. Если чувствуешь, что человеку можно доверять, вызови его на откровенную беседу, а уж потом рискуй. Ведь ты отвечаешь не только за себя, а и за общее дело.

«Так вот ты какой человек», — с уважением подумал я.

— И еще кое-что хочу сказать тебе, — продолжал Блятман. — Через несколько дней перейдешь ночевать в столярную мастерскую. Насколько возможно, избегай встреч с Городецким. А если спросит о чем, скажи, что я тебя туда перевел. В работе тебе будет помогать Лейтман, польский коммунист. При Пилсудском он много лет отсидел в тюрьме. Лейтман тоже ночует в мастерской. Когда ты мне понадобишься, разыщу.

Ночью я снова и снова вспоминал наш разговор. Я был в восторге от того, как осторожно и в то же время смело и решительно этот человек ведет свою опасную работу.

Прошло еще несколько дней, но в столярную мастерскую меня всё не переводили. Я понимал, что у Блятмана есть важные причины, мешающие ему это сделать, и продолжал работать на даче эсэсовцев.

Как-то ночью задул холодный ветер, под утро полил ливень. Мы вышли из барака и стали в сторонке, ожидая обещанный грузовик. Минут через двадцать явился конвой и повел нас пешком. Ливень становился все сильнее и сильнее, хлестал то в спину, то в лицо. Мы промокли насквозь.

Когда пришли на место, нам даже не дали передохнуть, а заставили тут же, под дождем, приступить к работе.

Мы должны были окружить какой-то дом забором из бревен, метра в четыре высотой, и по углам построить защитные бункеры. Несколько раз в течение дня к нам выходил офицер, руководивший работой, а за ним шли две огромные овчарки. Мне вспомнились Бомкины предостережения.

Дня через три Блятман перевел меня во вторую команду, которая работала в офицерском лазарете на улице Максима Горького.

В первый же день я познакомился с Лейтманом. Он подошел ко мне и просто сказал:

— Давайте дружить. В столярке будем работать вмес-те. И питаться тоже вместе — чем бог пошлет.

Пришлось честно признаться:

— Я не столяр.

— Неважно. Понемногу присмотритесь. А если войдет кто-нибудь из гитлеровцев, начнете точить инструмент.

Мы сразу подружились.

Однажды утром мы узнали о новом преступном убийстве. Гуляя ночью по лагерю со своей любовницей, эсэсовец Вакс, второй помощник Лёкке, увидел вышедшего из барака во двор, должно быть по нужде, заключенного. Желая похвастаться перед женщиной своей меткостью, Вакс поднял автомат и короткой очередью прошил человека. Все мы были потрясены.

В другой раз, вернувшись с работы, Борис Цыбульский принес еще более страшную весть. Двое заключенных из группы, в которой он работал, бежали. Остальных сорок человек охранники выстроили в одну шеренгу и каждого пятого расстреляли.

Борис рассказывал:

— Понимаешь, Саша, я был четвертым. Я все видел. И у меня все время стоит перед глазами сосед справа. Их по одному подводили к яме, которую они сами выкопали, и стреляли им в затылок.

Борис дрожал. Я долго не мог его успокоить. И когда я узнал, что Блятман распорядился на несколько дней положить Цыбульского в медицинский изолятор, меня это не удивило. Впоследствии Цыбульского перевели в другую команду.

Постепенно я подружился со многими лагерниками. Первыми моими друзьями стали Борис Эстрин и Лейба Срогович — оба из Ростова, мои земляки. Со Сроговичем еще в начале тридцатых годов мы вместе служили в Красной Армии. Подружился я с Семеном Розенфельдом и Аркадием Вайспапиром. Блятман и для них сделал все, что мог. Когда у Семена воспалилась фронтовая рана, капо устроил его в изоляторе, и один минский доктор поставил Розенфельда на ноги. Часто встречался я с Александром Шубаевым из дагестанского города Хасавюрта. До войны он закончил в Ростове институт железнодорожного транспорта. Это был жизнерадостный, никогда не падавший духом человек. Он очень любил петь и в шутку сам себя называл «Калимали». Что такое «калимали», никто не знал, но у всех это вызывало улыбку.

Аркадию и Семену часто удавалось проносить в лагерь листовки, которые печатали минские подпольщики. Эти листовки наши ребята доставали у вольнонаемных рабочих. Пламенное слово листовок придавало нам мужества, укрепляло в нас веру и надежду.

Пришел февраль 1943 года. Гитлеровцы ходили по лагерю хмурые; как свирепые звери, придирались к малейшим пустякам, набрасывались на заключенных и забивали их до смерти. Однажды нам не выдали ежедневную пайку хлеба. Потом мы узнали, что в Германии был объявлен трехдневный траур по поводу поражения под Сталинградом.

— Дай-то бог, — говорили лагерники, — чтобы нам почаще не выдавали хлеб по таким причинам.

…Во дворе, где работали человек пятьдесят, в том числе Аркадий Вайспапир и Борис Цыбульский, находился склад оружия. Несколько пленных через соседнее строение залезли на чердак склада, пробили в потолке дыру и вынесли оттуда много винтовок и патронов, которые потом спрятали в разрушенном доме.

Они уже было договорились с одним шофером, что тот вывезет их вместе с оружием в лес, к партизанам. Но в последний момент операция провалилась. Осталось неясным: то ли шофер предал, то ли гитлеровцы сами напали на след.

Борису и Аркадию повезло: в тот день их отправили на другую работу. Гитлеровцы оцепили двор, загнали лагерников в котлован и натравили на них собак. Многие там же были убиты. Тех, кто остался жив, истерзанными, окровавленными прогнали через весь город к лагерю. Это было только началом злодейской экзекуции. Во время допроса, который вел комендант Лёкке вместе со своими помощниками Ваксом и Городецким, людей раздели донага, бросили в яму с кипятком, потом вытащили их оттуда и облили ледяной водой. С каждым из них это проделали по нескольку раз, пока несчастные не умерли.