Михаил Демиденко - Приключения Альберта Козлова

«Она про Галю говорит», — подумал я. И лег на постель.

— Хочешь спать, раздевайся, никогда не ложись одетым, — сразу среагировала Серафима Петровна.

Я послушно разделся.

— Не заболел? — участливо спросила Серафима Петровна. — Все разболелись. Ванятка горит, как в огне. Что с ним делать? Где врача найти? Утром придется найти. Ты когда уезжаешь, когда поезд уходит?

— Когда? Послезавтра, ранним утром, а поезд… На какой билет достанем. — Степа-Леша подошел ко мне, присел на край постели. — Ну-ка, покажи язык… Не отворачивайся. Дай пульс. О, диагноз простой — Ласточка влюбился. Честное слово.

Девчонки перестали молоть зерно, зашептались, захихикали.

— Он могёт, — сказал Рогдай. — Он влюбчивый…

— Дурак! — сказал я Степе-Леше и отвернулся к стене.

— Это не самое страшное, — изрекла Серафима Петровна. — Через первую любовь нужно пройти… Это как чумка у собачек, как коклюш у детей — переболеть придется.

Девчонки опять захихикали.

Я промолчал. Наверное, они правы — я влюбился. Вот интересно!

в которой происходят непредвиденные, но весьма неприятные события.

Разбудили меня часа в четыре… Серафима Петровна металась по подвалу. Я впервые видел ее такой. Это Серафима Петровна-то? Представьте, да! Она хваталась то за одеяло, то за голову, то за сапоги…

— …Мама, что ж делать! — стонала она, натыкаясь на ящики, на двери, на нас…

— Что-нибудь придумаем, — пытался успокоить ее Степа-Леша, прыгая на одной ноге, не попадая второй ногой в штанину морских клешей. Рогдай шлепал по каменному полу босиком, а девчонки сидели в ночных рубашечках с распущенными волосами и плакали.

— Что произошло?

— Надо было давно выбраться наверх, — продолжала паниковать Серафима Петровна. — Ведь, Алик, можно было в соседнем доме поселиться. Там стоит лестничная клетка. Пока ее не заняли, займем, я буду, как лошадь, как бык, таскать кирпичи, месить глину. Сложим стенку, хоть солнце будет… А то живем в подвале, как крысы. В сырости, без солнца, без воздуха.

— В нашем доме лестничная клетка обвалилась, — сказал Рогдай.

— Я же говорю, в соседнем… Пока свободная.

— В соседний мы не пойдем! — сказал я.

— Ну, почему? Почему же? К чему такое упрямство? Ведь здесь… Глядите… Плесень, это плесень! Это же вредно. Это…

— Мы должны жить именно в своей развалине, — сказал я.

— Знаю, что вы ждете мать… Может, кто и придет, кому она накажет прийти по адресу. Вы оставьте записку, напишите плакат, где вас искать.

— Если не хотите здесь с нами, выбирайтесь наверх, хоть на пятый этаж «Утюжка», а мы останемся в Доме артистов, бывшей гостинице «Гранд-отель».

— Что же я наделала! От сорока бомбежек спасла, от угона в плен, от карателей, в партизанах уцелели…

— Что случилось?

— Ванечка умирает!

— Черт! — я вскочил, как по тревоге.

Ванятка лежал красный, пылал, губки у него потрескались, они были открыты, и слышалось натужное, хриплое дыхание, глазки были полуоткрыты. Ванятка был без сознания. Самое страшное, когда болеют маленькие. Вот он лежит, а ты по сравнению с ним бегемот, здоров, и главное, не знаешь, чем помочь. Он даже объяснить толком не может, где у него «бо-бо». И ты мечешься вокруг, как Серафима Петровна, бессильный и беспомощный.

— Сорок, не меньше, — сказал Степа-Леша, дотронувшись до лба Ванятки.

— Не уберегла, не уберегла! Вернется муж, что я скажу? Как в глаза посмотрю? От сорока бомбежек спасла…

— Мама! Мамочка… Спаси Ванечку!

— Доченьки, плохая я у вас мама! Никудышная!

— Мама! Мамочка!

— Ша! — вдруг заорал Рогдай. — Кончай мычанье! Слабаки! Заболел… Да? Заболел. Нужна помощь. Значит надо помочь.

— Где же ночью врача найдешь?

— Леша, может, в твоем госпитале? Где тебя пользовали?

— Госпиталь на левом берегу. Да у них и транспорта нет. Пока до них доберешься…

— В скорой помощи?

— А есть она в городе?

— Нет…

— Может, и есть…

— Найдем врача.

— Педиатра, — сказал Степа-Леша. — Хорошо бы.

— Кого?

— Детского врача. Знать нужно.

— Хоть зубного.

— Дантиста…

— Кого?

— Кого, кого… Врача. Зубной врач называется дантист. Вот темнота, а еще гвардия. Хотя пехота…

— Так бы говорил сразу, ракушки.

— А где их найти? Врачей… Машину бы. На левый берег смотаться.

— Найдем. Здесь. На правом. — Степа-Леша встал. — Так… Рогдай, ты останешься. Гляди, чтобы паники не было. Командуй, пехота. К голове тряпку с холодной водой. Хорошо, что водопровод третьего дня пустили и у нас трубы целые, так что с водой не проблема. Лекарств нет… Увы! Мы с Ласточкой по городу… Врача искать. Пошли!

Я еле поспевал за Степой-Лешей… Мы бежали по спавшим улицам. Ночь была жаркая. Хороши ночи в Воронеже! Особенные. Ароматные, мягкие… Улицы вздрагивали от нашего топота. И ни одного встречного, хотя бы патруль попался. Никого!

— Подожди, — взмолился я. — Надо народ найти.

— Где найдешь? Ты знаешь, в какой развалине люди живут? Будешь до утра лазить, еще черепок проломишь, а никого до утра не встретишь.

— На улице тоже никого не встретишь.

— Значит, народ… Есть одно место, где всегда есть народ, даже в вашем городе.

— Где?

— Знаю. Там меня крестный ждет.

Мы пошли к «Кадетскому плацу». Прошли мимо поваленного водонапорного бака, мимо бывшего стадиона, куда свезли колючую проволоку, она опутала стадион и велотрек, как водоросли затонувший корабль, и когда выбежали на привокзальную площадь, я догадался, куда торопился Степа-Леша.

— Ты не ходи, — сказал я. — Я пойду…

— Нет, браток, — отозвался Степа-Леша. — Ты пацан. Рубашку надел. Чего гимнастерку забыл?

— Откуда знал.

— Несолидно выглядишь. Должен идти я. Что ж… Кум поможет, что-нибудь придумает.

Он направился к вокзалу, сам-то вокзал был разбит, остался лишь фундамент, вместо вокзала стояли два жидких барака. В одном находились железнодорожные службы, в другом кассы и зал ожидания, набитый битком: люди возвращались из плена, из тыла, выходили на перрон, плакали, торопились в город и возвращались. Не для того, чтобы уехать: кто приезжал в сорок третьем, оставался, потому что ему ехать некуда, возвращался, чтобы провести ночь под крышей, собраться с мыслями.

Мы вошли в зал. Опять садовые скамейки! Люди спали сидя. На полу вповалку — дети, женщины, старики… Было тихо, лишь в дальнем углу вполголоса шумели женщины — играли в «дурака», чтобы скоротать ночь. У касс топталась редкая очередь — отмечались в списке. Это были транзитники — они ехали дальше на запад, где их ждал свой «Воронеж».

Военная касса светилась. Степа-Леша направился к ней.

Офицер в кассе вскочил и закричал:

— Наряд!

— Не шуми! — донесся спокойный голос Степы-Леши. — Здорово, начальник! Не хватайся за пистолет. Сядь. Я к тебе по делу.