Вилис Лацис - Собрание сочинений. Т.4. Буря

«Ладно, пусть приходит, — подумал Жубур. — Хуже, чем в других батальонах, не будет».

Он привел в порядок постель, разгладил скомканную плащ-палатку, которой были покрыты еловые ветки и, присев на чурбачок, набил трубку, — курить Жубур научился совсем недавно. Опять не придется спать. Завтра командный пункт можно будет перенести в совхоз, если только там не устроится штаб полка. Если наступление будет продолжаться, через несколько дней удастся попасть в уцелевшее село и помыться в бане.

«Но побриться можно в любых условиях», — подумал Жубур, проводя ладонью по колючему подбородку.

Замполит батальона Силин ушел в дивизию на заседание партийной комиссии, и раньше полуночи нечего ждать его обратно. Жубур достал бритвенный прибор и побрился перед карманным зеркальцем при свете бензиновой коптилки. Потом умылся снегом, намочил кусочек ваты одеколоном и вытер щеки.

«Пусть теперь хоть сам командарм приходит», — подумал он, разглядывая себя в зеркальце. Будто в ответ на эту мысль, снаружи послышались шаги. Скрипнула дверь. Вошли двое: Силин и еще кто-то. Силин с порога протянул Жубуру несколько газет.

— Я пойду в штабную землянку, — сказал он и вышел.

Только теперь, когда фигура Силина больше не заслоняла двери, Жубур увидел, кто пришел с ним. В военной шинели, сапогах, в ушанке, перед ним стояла Мара Павулан. Они молча глядели некоторое время друг на друга. У Жубура мелькнула мысль, что все это происходит во сне. «Опять в землянке, как тогда… Не может быть». Но Мара — живая, с выбившейся из-под шапки запорошенной прядью волос — смотрела на него улыбаясь. Жубур бросился к ней, схватил ее за руки и бессвязно, перебивая себя, заговорил:

— Это невероятно… Как ты… Нет, заходи, заходи, садись… Этот Силин с ума спятил, вести в такое место… Ты, наверно, замерзла? Вся в снегу. Нет, это чистейшее безумие. Разве у них там в штабе не нашлось ни одного нормального человека? Если узнает командир дивизии, Силину попадет.

— За что же, Карл? За то, что он привел меня к тебе? Просто я не могла уехать, не повидав тёбя. А обстановка такая, что во втором эшелоне тебя не скоро дождешься… Мне ничего больше не оставалось… Да ты не беспокойся — в дивизии знают об этом. Ну, не сердись, милый…

— Безумие… — Жубур качал головой, а сам улыбался от счастья. Он помог Маре снять шинель и усадил на постель. В сапогах, в защитной шерстяной юбке, в меховой телогрейке она почти не отличалась от девушек-фронтовичек, которые бок о бок с мужчинами шли трудной тропой войны. По правде говоря, почему Маре не быть здесь? Потому что опасно? Но разве не опасно пребывание в штабе дивизии, который неустанно нащупывала немецкая артиллерия? Разве не грозила опасность даже километров за пятьдесят от переднего края, на дороге, где неприятельская авиация, как голодный хищник, следила за скоплениями машин? Зато как чудесно, что она здесь, что можно держать ее озябшую руку в своих пальцах, самому греться в лучах ее улыбки и слушать ее голос. Что из того, если притаившийся за болотом неприятель с минуты на минуту может атаковать высоту: там сейчас Закис и Пургайлис, они укротят его. Что из того, если каждые четверть часа, а то и чаще, разговор прерывается телефонным звонком и действительность повелительно напоминает о себе, — а разве не действительность то, что любимое, лелеемое в тайниках сердца существо здесь, рядом, и ты видишь его своими глазами?

Она приехала в дивизию три дня назад вместе с небольшой бригадой артистов. Вначале Мара думала, что встретит Жубура на концерте, во втором эшелоне дивизии, но его не было. Пришлось спросить, где его можно увидеть. С большим трудом ей удалось упросить руководство политотдела дивизии, чтобы ей разрешили прийти на командный пункт батальона. До вечера она прождала в штабе полка.

За болотом качалась суматоха. Трещали пулеметы, несколько минут подряд рвались мины и снаряды. Не дожидаясь, когда последует запрос из штаба полка, Жубур связался с ротами. Немцы пытались вернуть потерянную высоту: две роты, при поддержке минометного и артиллерийского огня, пошли в атаку, и бойцы капитана Закиса отбивались пока одни. Если станет жарковато, надо просить помощи у артиллерии — равнина между высотой и перекрестком дорог была пристреляна днем.

— Что там такое? — спросила Мара, когда через полчаса стрельба возобновилась с еще большим ожесточением.

— Ничего, — ответил Жубур. — Немцы немного напирают, не дают уснуть моим ребятам. Но мы их сейчас успокоим.

Он соединился со штабом полка:

— Не мешало бы Кудряшову послать несколько гостинцев на седьмой квадрат. Между высотой шестнадцать и развилкой дороги наблюдается усиленное движение неприятельской пехоты. Другой помощи пока не надо.

Вскоре раздались глухие орудийные выстрелы. Над блиндажом с визгом полетели снаряд за снарядом, земля затряслась от мощных взрывов. В алюминиевой кружке, стоявшей на полке, все время позвякивала ложечка. Через несколько минут все снова замолкло. Вторая атака немцев была отбита.

Несколько раз беседу Жубура и Мары прерывало появление связных. Пока Жубур разговаривал с ними и отдавал приказания командирам рот, Мара тихо сидела в углу блиндажа, стараясь остаться незамеченной. Наверно, ей это удалось, потому что никто из связных на нее не взглянул.

Около полуночи, когда началась третья атака немцев, Жубуру и Маре принесли ужин. Видимо, постарался Силин. Горячий чай, тонко нарезанные ломтики сала, баночка трофейных сардин… Мара давно не ела с таким аппетитом, как в эту ночь. Чтобы завершить угощение, Жубур достал из своего вещевого мешка плитку шоколада. Но самому ему поужинать так и не пришлось: то связной, то звонок телефона отрывали его от еды. После того как отразили третью атаку, он на целый час оставил Мару. Его заменял у телефона Силин, но как только Жубур вернулся, тот снова ушел в штабную землянку, не желая своим присутствием стеснять Жубура и Мару.

Они просидели до утра. Тревожная, шумная ночь… Один снаряд разорвался рядом с блиндажом, и Мара инстинктивно схватила за руку Жубура. Он улыбнулся и погладил ее руку.

— Ничего… если не будет прямого попадания, блиндаж выдержит.

— Я не боюсь, Карл… только необычно все это. Что же может случиться, если ты со мной…

Они посмотрели друг на друга. И Жубур подумал, что вот он больше трех лет знает эту женщину и все еще не сказал о своем чувстве. Зачем же молчать, притворяться, когда давно все ясно и надо только назвать это чувство настоящим именем.

— Давно пора мне высказаться, — хриплым от волнения голосом начал он. — Но всегда что-то заставляло меня ждать, откладывать на другой раз. Может быть, я и не дождусь другого случая. Может быть, мы видимся в последний раз… кто знает! Но оставаться до конца в неведении — разве так лучше? Ведь нет?