Вилис Лацис - Собрание сочинений. Т.4. Буря

Освальд Ланка и Понте носились на мотоцикле взад-вперед. Ланка нервничал — колонна двигалась слишком медленно.

— Так они раньше трех часов не дойдут до Румбулы, — сердился он. — Придется нам мерзнуть вместе с ними.

Многие, конечно, понимали, что их ждет, и с гордо поднятыми головами шагали навстречу своей мученической судьбе. Но большинство верило, что их гонят на работу или переселяют в другой лагерь; шли, прижимая к себе окоченевшими руками узелки или чемоданчики.

Когда колонна стала приближаться к Румбульскому лесу, мимо нее пронеслось несколько легковых машин с высшим начальством. Приехал Екельн, чтобы удостовериться, все ли идет надлежащим порядком. Не довольствуясь донесениями распорядителей, он обошел лес, где были вырыты между сосен длинные глубокие рвы. Придраться, впрочем, было не к чему. Немного поворчав для вида на младших офицеров и пошутив над своим адъютантом, который нахохлился от холода, обергруппенфюрер вернулся в машину, велел подать себе коньяку и стал ждать, когда голова колонны появится между сосен.

Лес был окружен цепью охранников; если бы кто и попытался бежать, деться ему было некуда. Предвкушая предстоящее развлечение, везде вертелись «фюреры» разных рангов, которых Екельн пригласил посмотреть на экзекуцию. Они старались протиснуться ближе к заснеженной поляне, на которой евреям приказывали оставлять свои вещи и снимать с себя все, кроме белья. У кого белье было получше, тому велели раздеваться догола. Как волки, толпились на краю поляны офицеры СС и чиновники нацистской партии, алчными глазами разглядывая свои жертвы. Индулис Атауга со своими подручными уже ждал у рва и проверял оружие.

И тогда началось. Раздетых людей группами подгоняли ко рву. Приказывали спуститься в него и ложиться на дно ничком. Эсэсовцы стояли у края рва и стреляли из автоматов в спины лежащим. Когда все были убиты, к яме подгоняли новую группу и приказывали ложиться на мертвых.

Так продолжалось до тех пор, пока ров не наполнился до краев мертвыми телами. Тогда стали наполнять следующий ров.

Бесперебойно работала машина смерти. Живой человеческий поток, текущий к Румбульскому лесу, вливался в рвы и исчезал в них навсегда. Стоны, плач детей, крики ужаса — все заглушал несмолкаемый треск автоматов. Когда стволы их накалялись, эсэсовцы сменялись и охлаждали оружие. Высокие господа время от времени подходили к краю рва и разряжали обоймы револьверов. Эсэсовцы старались позабавить их: одним выстрелом приканчивали и мать и ребенка, разрывали пополам грудных детей или разбивали им головы о стволы сосен.

Все птицы улетели из лесу. Заяц, с перепугу выскочивший из чащи на толпу смертников, был застрелен вместе с людьми. Екельн не позволил бросить его в ров: зайца можно было изжарить и съесть.

— Мы его попробуем завтра, когда будем праздновать наши сегодняшние успехи, — пошутил обергруппенфюрер и приказал адъютанту отнести зайца в машину. Остальные господа посмеивались над практичностью высокого чина.

К вечеру палачи изрядно устали, а ко рвам подгоняли все новые и новые толпы. Убить за один день десять тысяч человек было нелегким делом.

Уже смеркалось, когда в Румбульском лесу замолкли последние выстрелы. На поляне эсэсовцы делили добычу. Раскапывали вороха одежды и, если случалось найти что-нибудь стоящее, быстро прятали под шинели. Понте еще днем снял с руки молодой женщины кольцо с драгоценным камнем, а в кармане у Ланки позвякивали платиновые серьги и золотые зубные протезы. Не с пустыми руками ушел и Индулис Атауга. Каждый хватал, что мог. Когда мелкота поднимала спор из-за какого-нибудь меха или пары новой обуви, офицеры водворяли порядок — просто откладывали предмет спора для себя. Наступила ночь, а на поляне, как гиены, копошились в груде тряпья темные фигуры. Когда добыча была поделена, откуда-то взялись бутылки, и тут же, на огромном кладбище, где вся земля пропиталась человеческой кровью, началась пьяная гульба.

В ту ночь Понте принес Сильвии хороший подарок. Кольцо с камнем пришлось ей впору. Индулис Атауга порадовал поэтессу Айну Перле. В благодарность за подарок Айна предложила в следующее воскресенье съездить куда-нибудь за город. Эдит Ланка, даже ложась в постель, не сняла серег, которые муж привез из Румбульского леса.

— Завтра мы устраиваем небольшой ужин с танцами, — сказал Ланка. — Я пригласил несколько коллег: Понте, Атаугу и свое начальство — штурмбанфюрера Винтера с дамой. После этой сумасшедшей работы хочется немного рассеяться.

Вся Рига знала об этом. В прачечной, где работала Анна Селис, одна работница жила на Московской улице и видела, как гитлеровцы гнали евреев из гетто. У окна ее квартирки целый день лежало трое убитых. Одного она знала: он жил в соседнем доме и до войны работал браковщиком на лесопильном заводе. А те двое, наверное, были брат и сестра. Эсэсовцы напали на молодую девушку и начали ее бить. Брат бросился на помощь и ударил эсэсовца в лицо. Обоих тут же и пристрелили.

— Что же это на свете творится, — плача, говорила женщина. — Они и на людей-то непохожи, это бешеные волки, а не люди. Сколько народу загубили… Господи, если ты есть, зачем ты допускаешь это? Вот говорят, без его воли и волос не упадет с головы. Как же это понять, если тут убивают тысячи невинных людей? Почему он не вступится, когда немцы уничтожают малых детей вместе с матерями? Долго ли нам придется это терпеть? Неужели на свете не осталось правды?

— Правда в другом месте, — тихо сказала Анна. — Ее не надо искать у немцев. Правда и здесь есть, у честных людей. Но они не могут громко говорить.

По совету «Дяди» Анна некоторое время жила смирно, чтобы не привлечь внимания полицейских органов. Она исправно стирала и гладила белье немецких офицеров и молча слушала рассказы других прачек.

— Ты все-таки не спеши, товарищ Селис, — уговаривал ее «Дядя», когда Анна, не вынеся бездействия, однажды выставила в окне сложенную газету. — Твое время еще придет. Сегодня пусть действуют другие, на кого не падало подозрений. Мы не можем безрассудно растрачивать свои силы.

А незримая армия продолжала свою работу. Казалось бы, что могли значить еле заметные на первый взгляд уколы — все эти листовки, лозунги на заборах, выбывшие из строя машины и трупы солдат, которые по утрам находили в темных подворотнях? Но немцы очень болезненно реагировали на них. Больше всего их приводило в ярость то, что о каждом таком событии мгновенно узнавало все население. Каждый пример находил последователей. Если акты саботажа возникали на одном-двух предприятиях, то вскоре они охватывали почти все фабрики и заводы. По городу распространялись дерзкие анекдоты, в которых высмеивались самые помпезные мероприятия гитлеровцев. Читая листовки с воззваниями, в которых звучал смелый голос подполья — голос совести народной, — человек, запуганный и одурманенный гитлеровским террором и пропагандой, начинал видеть неизбежность грядущей победы, обретал силы выдержать испытание. И еле заметные уколы оборачивались ударами меча.