Зиновий Шехтман - Начальник боепитания

Был только один человек, не разделявший общего отношения, — начальник штаба полка подполковник Нарулла Алиевич Бурнашёв. «Детям нечего делать на фронте, их место в тылу», — всегда говорил он. И вдруг…

Однажды утром мне позвонил старший лейтенант Панов, командир полковой батареи.

— У связистов паренёк завёлся, — осторожно начал он.

— Гриша?

— Да, кажется, так.

— Что он натворил?

— Ничего особенного, книжку какую-то записную потерял и полночи писал её около нашей батареи.

— Нашёл?

— Нет. Утром мои люди нашли. Любопытный, доложу вам, документ. Пришлю, ознакомьтесь. Только насчёт соблюдения военной тайны там не всё в порядке, обратите внимание.

— Хорошо, пришлите.

Вот она у меня в руках, эта самодельная записная книжка, сшитая из двух половинок разрезанной поперёк ученической тетради в клеточку, замызганная, с завернувшимися, почерневшими уголками.

Я полистал её и увидел любопытные записи:

«Дядя Семён (Кудияров), 1-я рота, тяжёл. Госпиталь № 2640, передать поклоны и привет. В перв. очередь».

«Сержант Гришаев, госп. 1836, порадовать — награждён медалью „За отвагу“».

«Усман Закиров, пулемётчик, представлен к награде. Тяжело ранен. Узнать госпиталь. Срочно».

«Фёдору Ровдугину переслать два письма из дома. Поклоны от наших. Госп. 3264».

«Амрину, связисту, написать: его земляк Ормушев получил письмо из дома. Рассказывал — жену Амрина назначили бригадиром в колхозе, он ещё не знает. Узнать № госпит.».

«Миколе Пинчуку, госп. 2638, — в штабе получено письмо с родины, от военкомата на хате крышу перекрыли».

«Генерал Панфилов лично приказал представить к награде Ефима Пантелеевича Масияша. Наверно, дадут орден. Тяжело ранен, узнать госпиталь».

«Письмо Мухамеду Джангазиеву вернулось из госпиталя. Почему — не пишут. Как узнать — умер или переведён?»

«Шахбузинову переслать письмо из дома. Срочно. Он его долго ждал».

Вот когда раскрылась передо мной душа мальчика.

Было в блокноте и нечто другое, что бросилось в глаза. Откуда паренёк мог знать о награждениях, о представлениях к награде и даже о том, что «генерал Панфилов лично приказал представить»? Упоминание о том, что «в штабе получено письмо», подтверждало, что мальчишка нашёл какую-то лазейку в штаб. Каково же было моё удивление, когда я узнал, что все сведения Гриша получает не от кого иного, как от того, кто категорически требовал отправить Гришу в тыл, от начальника штаба полка подполковника Бурнашёва.

Я потребовал у него объяснений.

— Доброе слово лучше всякого лекарства, — ответил начальник штаба. — Сам бы написал нашим, которые в госпиталях лежат, да времени нет. Когда я узнал, что у связистов грамотный паренёк завёлся, я позвал его к себе, рассказал — кого наградили, кого представили к награде, кому хату починили. Паренёк золотой оказался, аккуратный, понятливый. Сколько он радости людям доставляет!

— Да, но он в своей записной книжке генерала Панфилова упоминает.

— Это не годится. Я его предупреждал, чтобы ни фамилий, ни названий населённых пунктов не упоминал. Я его за оплошность отругаю, но людей мы с ним будем радовать и дальше.

Бои под селом Калистовом, восточнее Волоколамска, становились всё ожесточённее. Немцы буквально лезли напролом, пытаясь прорваться к Москве. Газеты тогда писали: «Поистине героически дерутся бойцы командира Панфилова. При явном численном перевесе, в дни самых жестоких атак враги продвигаются вперёд только на полтора-два километра в сутки. Эти полтора километра даются им очень дорогой ценой. Земля буквально сочится кровью фашистских солдат». Именно так и было в районе Калистова.

Местность там холмистая. Второй батальон накрепко зацепился за одну важную высоту, надёжно прикрытую с запада непроходимым болотом, и четвёртый день стоял у гитлеровцев как кость в горле. Только небольшой участок пути простреливался миномётным огнём, и обойти его было невозможно. Враг держал его под прицелом и ночью и днём. Ночью ещё проскочить можно было, а днём без жертв не обходилось. Гибли телефонисты, связные, санитары. И вот в один из утренних часов перед опасной зоной присел со своей неизменной брезентовой сумкой письмоносец Гриша. Ночью привезли почту, утром её рассортировали. Он забрал письма, адресованные второму батальону, и отправился к высотке. Не дойдя до простреливаемого участка, остановился за кустами. Затем, раздвинув ветки, сделал шаг вперёд и вдруг отпрянул назад. Прямо перед ним сидел солдат. По его лицу стекали крупные капли пота, а руки дрожали, как у человека, избежавшего смертельной опасности.

— Вот чёртово местечко, — прерывающимся голосом сказал солдат, — два раза проскакивал, а на третий чуть было конец не пришёл. Ка-а-ак она рядом жахнет! Смотри!

Солдат отвернул лоскут рассечённого рукава и показал длинную кровоточащую царапину.

— Ну, думаю, конец. Чувствую, по руке ударило, а поглядеть боюсь. И верно, ещё чуть-чуть бы… А ты куда?

— Туда, с письмами.

— Не проскочишь. Подождал бы лучше до ночи. Письма не патроны.

— Разве можно ждать до ночи? — возмутился Гриша. — Ночью письма читать не будут, оставят до рассвета. Это значит — целые сутки. А бойцы, знаешь, как ждут весточку.

— Это верно. Ждут.

— А вы куда?

— Я в штаб и обратно.

— Значит, ещё раз пойдёте?

— Моё дело солдатское. Может, ещё несколько раз идти придётся.

— Страшно?

— Как тебе сказать? Боязно, конечно, но ведь надо.

— Вот и мне надо.

— Ну иди. Только смотри. Немцы с перерывами бьют, и каждый перерыв через определённое время. Ты присмотрись, перерыва два-три пропусти, а потом махай сразу.

Уловив периодичность обстрелов и перерывов, Гриша приготовился и, улучив момент, рванулся вперёд. Здесь и случилось неожиданное. Он увидел на тропинке большое пятно крови и ещё несколько пятен, уходящих вправо к кустам.

Гриша догадался, что здесь шёл раненый человек. И, видимо, не имея сил бежать дальше, уполз в кусты. Гриша бросился туда. За кустами, уткнувшись лицом в землю, лежал сержант. Рукав шинели был в крови. Гриша достал индивидуальный пакет, разрезал рукав и перевязал раненого. Он попытался поднять бойца. Но сил не хватило. Нужно идти за помощью.

Дождавшись очередного затишья в стрельбе, Гриша приготовился перебежать через опасный участок, но в этот момент раненый, не подававший до этого признаков жизни, застонал. Мальчик чуть-чуть задержался и, хотя обстрел снова начался, побежал по тропинке. В первом батальоне он сообщил о раненом. Тотчас послали двух солдат. Но с ними опять пополз Гриша.

А перед вечером, когда Гриша вернулся к себе, получил головомойку от комиссара роты Шапшаева.

— Придётся тебя в тыл отправить, — строго сказал комиссар.