Александр Медведев - По долинам и по взгорьям

Пароход дал троекратный гудок. Мы поспешили к нему на погрузку. В этот момент к нам присоединились конные разведчики 17-го Уральского (265-го) полка.

Через несколько минут пароход высадил нас на левый берег.

Командование сводным кавалерийским отрядом примерно в сто сабель принял на себя Гребенщиков.

В. С. Гребенщиков.

— Лавой, за мной! — закричал он, и мы бросились преследовать отступающего противника.

За каких-нибудь полчаса конники почти без потерь освободили две деревеньки, захватили два исправных орудия, пленных и лошадей. После короткой передышки двинулись на север, к Юго-Камскому заводу. Проехав около десяти километров, остановились на привал. Отдохнув с полчаса, зарысили опять.

На подходе к третьей деревне были остановлены одним из наших дозорных. Он доложил Гребенщикову:

— Впереди на скате холма — окопы и рогатки, в окопах — люди!

Виктор разделил отряд на три группы. Одна из них спешилась и выдвинулась с ручными пулеметами прямо вперед, в овражек. Две другие обошли позицию противника справа и слева. По общему сигналу пулеметчики открыли огонь по окопам из своих «люйсов», а боковые группы атаковали белых с флангов.

Часть колчаковцев конники уничтожили, остальные панически бежали. Мы вступили в деревню и отсюда послали донесение в штаб бригады.

Вечером — это было первого или второго июля — наш кавалерийский отряд занял Юго-Камский завод. А наутро в заводской поселок вошли пехотные подразделения малышевцев. За ними следовали два других полка 2-й бригады и ее штаб. Части расположились на отдых.

Во второй половине дня я выехал с конной заставой из поселка на восток. Продвинувшись на несколько километров, мы увидели двух колчаковских офицеров. Они шли нам навстречу, размахивая белым платком.

Оказалось, это парламентеры из 62-й дивизии, недавно сформированной в Перми. Вся эта дивизия в составе четырех полков изъявляла готовность добровольно сложить оружие.

Я передал одному из кавалеристов командование заставой и сам отвел офицеров в штаб бригады.

Комбриг переговорил с парламентерами и сразу же распорядился: «Усилить заставу!» «Эге! — подумал я. — Не очень-то Томин верит белогвардейцам».

Одного из приведенных мной офицеров вскоре отпустили. Второй остался в штабе бригады заложником.

Комбриг поставил колчаковцам условие: выслать вперед на подводах все оружие и боеприпасы.

Часа через два из-за урочища Убиенный лог прискакал дозорный с радостными возгласами:

— Идут, ей-богу, идут!

На повороте дороги действительно показался обоз, поднявший густую пыль. За обозом следовал духовой оркестр, исполнявший «Марсельезу». А позади оркестра — колонна пехоты. Некоторые солдаты держали в руках длинные палки с надетыми на них кусками кумача.

Красноармейцы, сжимая в руках винтовки, настороженно переговаривались:

— Чего это они красные флаги несут? Да еще «Марсельезу» играют!

— Со страху что угодно запоешь!

— А вдруг это для отвода глаз удумано?

— От них всего можно ждать!

Но наши опасения оказались напрасными. Подводы с пулеметами, винтовками, гранатами и патронами белые сдали без всяких разговоров. Проходя по улице заводского поселка, солдаты и офицеры, одетые в зеленые английские мундиры, срывали с себя погоны и бросали их в общую кучу. Скоро у дороги выросла гора погон.

Мы окружили солдат. Это были пермские крестьяне, недавно мобилизованные Колчаком.

Миша Курилов спросил в шутку одного из них:

— А может, ты, дядя, англичанин?

— Оборони господь! — закрестился мужик. — Зачем? Пермский я. И отец был пермский, и дед пермский.

Противник продолжал поспешно отступать, почти не оказывая сопротивления. Наши части продвигались на восток по 20—30 километров в сутки.

Путь наш лежал по знакомым местам — через Комарово, Тазы, Крюки и другие села и деревни, где нам довелось сражаться с врагом в октябре — декабре 1918 года.

Крестьяне встречали красноармейцев как родных, со слезами радости на глазах.

В деревне Полушкиной наш полк приветствовала делегация жителей окрестных селений. Малышевцы были здесь в ноябре — декабре прошлого года и оставили по себе добрую память как верные защитники трудящихся. Крестьяне особенно горячо принимали ветеранов полка, вспоминали о тех, кто не вернулся назад, сложил свою голову в боях с врагом.

В одном из сел ко мне подошла девушка в цветастом полушалке, поздоровалась и спросила:

— Скажи, а Семен не с вами?

Я сразу узнал девушку. Это была Аксинья, та самая, которая везла в обозе от Комарова за Кунгур раненого Семена Шихова.

Тогда, зимой, она ехала с нашим обозом до Глазова, а потом отправилась на своих санях назад, домой.

— Нет с нами Семена, — ответил я.

К нам подошел Паша Быков.

— А где же ваш дружок? — снова спросила Аксинья.

Паша внимательно посмотрел на девушку, тяжело вздохнул и медленно произнес:

— Нет больше Семена… Остался в Таборах, на берегу Камы. Ни одна девчонка в походе его не целовала. Поцеловала только пуля…

— Ой!.. — тихонько вскрикнула Аксинья, и глаза ее наполнились слезами.

— Перед смертью тебе кланяться велел, — добавил Паша. — Жалел, что больше свидеться не пришлось.

Девушка низко опустила голову, повернулась и медленно пошла в избу.

Я молча пожал руку Павлу. Молодец: догадался хоть так утешить Аксинью. Зачем ей знать, что Семен умер мгновенно и ничего сказать не успел…

Не снижая темпа наступления, наш полк следовал вдоль линии железной дороги Кунгур — Екатеринбург. Миновали Шамары, Вогулку, Сылву, Саргу, Сабик.

Нелегок был этот обратный путь по местам, где летом и осенью 1918 года погибло много боевых товарищей. Белогвардейцы, отступая, разорили села и деревни. У нас не было ни хлеба, ни фуража. Своих измученных коней мы кормили мешанкой из отрубей и сами питались тем же. Раз или два в сутки заваривали кипятком ржаные отруби, круто солили их и ели, нахваливая. Наша одежда истрепалась, обувь тоже пришла в негодность.

Но ведь мы возвращались с победой, освобождали родной Урал. Сознание этого поддерживало боевой дух, вливало в нас новые силы.

Четырнадцатого июля, дойдя до Билимбаевского завода, малышевцы узнали, что к Екатеринбургу уже приближается 28-я дивизия 2-й армии. В ночь на пятнадцатое июля мы совсем не спали, возбужденно переговаривались…

— А вдруг не возьмет город двадцать восьмая?

— Ну уж, не возьмет!

— А не возьмет, тогда очередь за нами.

— Что ж, в добром деле завсегда помочь рады…

На рассвете в полк приехал Андрей Елизаров — наш бывший пулеметчик, а теперь — уполномоченный особого отдела штаба 3-й армии.