Владимир Карпов - Генерал армии Черняховский

Генерал-лейтенант Антонюк вины за собой не ощущал, он в формировании армии не участвовал, принял ее с началом боев и ровно через пятнадцать дней сдавал уже третьему по счету командарму.

— Эх-хэ-хэ! — не скрывая обиды, вздохнул Максим Антонович. — Такая уж, видно, судьба. Вы помоложе, вам, возможно, и повезет, — сказал он Черняховскому.

25 июля 1942 года Черняховский подписал приказ о вступлении в исполнение обязанностей командующего 60-й армией. Командование 18-м танковым корпусом было передано генерал-майору И. П. Корчагину.

60-я армия, переименованная приказом Ставки из 3-й резервной, являлась молодым войсковым организмом, только начинающим приобретать боевой опыт.

Боевое крещение ее войска получили в первых числах июля под Воронежем. К концу июля в состав армии входили семь стрелковых дивизий, три танковых корпуса и две истребительно-противотанковые бригады. Среди общевойсковых соединений наиболее боеспособными считались 232-я стрелковая дивизия, укомплектованная сибиряками-алтайцами, под командованием подполковника Ивана Ильича Улитина и переданная из 40-й армии во время боев за Воронеж 121-я стрелковая дивизия, которой командовал генерал-майор Петр Максимович Зыков.

Армия занимала оборону по восточному берегу Дона до Подклетное, а от Подклетное, которое удерживалось противником, передний край шел на восток и через северную окраину Воронежа упирался в одноименную с городом реку.

В первую очередь надо было поговорить с членом Военного совета Ф. Ф. Кузнецовым, но армейский комиссар сам только прибыл на эту должность, тоже не вошел еще в курс дел.

Иван Данилович по опыту знал: в работе любых масштабов надо опираться на людей, на подчиненных. Сейчас у него ближайшими помощниками будут работники штаба. Но знакомство с ними оказалось неутешительным. Штаб армии был укомплектован молодым офицерским составом с очень низким оперативно-тактическим кругозором, без каких-либо навыков в сложной штабной службе. Многие офицеры взяты из запаса, некоторые должности оперативных работников замещались интендантами. Из всего личного состава штаба выделялся начальник оперативного отдела подполковник Петр Николаевич Лащенко. До войны он прошел хорошую школу в частях Московской Пролетарской дивизии, а в армию прибыл после окончания Военной академии.

Порадовал старый служака в армии начальник штаба генерал-майор Сергей Николаевич Крылов. Основная тяжесть формирования и сколачивания управления и войсковых соединений легла на его плечи. По возрасту он старше Черняховского на десять лет. В старой армии окончил школу прапорщиков, а в Красной Армии — Военную академию им. М. В. Фрунзе. За отличия в Гражданской войне награжден орденом Красного Знамени. В прежних характеристиках старшие начальники аттестовывали его как хорошо подготовленного, старательного и дисциплинированного работника, склонного к штабной и научно-исследовательской работе. Отмечались и его недостатки — мягкость характера, низкая требовательность к подчиненным, стремление все сделать самому.

Предстояло еще многое сделать, чтобы штаб армии стал полноценным органом оперативного управления. И все же, не теряя времени, Черняховский с помощью своего штаба приступил к проверке боевой готовности войск армии. Сначала всесторонней проверке подверглась 107-я стрелковая дивизия, находившаяся в армейском резерве. Состоянием ее частей новый командарм остался крайне неудовлетворен. Оружие в дивизии после боев не ремонтировалось, боеприпасы не были пополнены. Тыл не приведен в порядок, боевой подготовкой никто не занимался. Особенно плохо выглядел 516-й стрелковый полк.

Дивизия попусту потеряла трое суток. Многие командиры по своей неопытности считали, что если их вывели в резерв, то в первую очередь надо предоставить людям отдых, а потом уже заниматься делами.

Член Военного совета рекомендовал строго предупредить командира дивизии полковника Д. Ф. Дремина и военкома Ф. С. Широкова.

— Неприятно как-то начинать с дисциплинарных взысканий, — возражал Черняховский члену Военного совета.

— Ничего не поделаешь, Иван Данилович, обстоятельства вынуждают, — настаивал армейский комиссар. — Пусть сразу все почувствуют — беспечным и разгильдяям потачки от нас не будет.

Через несколько дней после проверки состояния обороны в войска был разослан приказ:

«Несмотря на то, что части на занимаемых рубежах находятся больше 10 дней, однако в силу нетребовательности и безответственности со стороны командиров дивизий и танковых корпусов части укрепились крайне плохо. Траншей нет, отдельные ячейки отрыты слишком мелко и между собой ходами сообщения не соединены. Траншей из глубины к передовым позициям также нет. Лошади, автомашины в землю не врыты и не замаскированы…»

Военный совет потребовал от командиров соединений срочно врыть в землю первые и вторые эшелоны дивизий, укрыть штабы, узлы связи, подготовить запасные командные и наблюдательные пункты.

Наказывать Черняховский никого не стал.

— Одними взысканиями боевую готовность не поднимем, надо учить людей, — твердо сказал командарм. — Одно дело в кадровых частях, где тебя понимают с полуслова, другое здесь, у нас, где основная масса командиров и политработников пришла из запаса, а среди рядовых преобладают восемнадцатилетние парни, впервые взявшие в руки оружие. Будем разъяснять, показывать, учить, а одновременно будем и требовать выполнять наши приказы не механически, а осмысленно.

Такое первое несогласие с членом Военного совета не сулило ничего хорошего в будущей с ним работе. Но так произошло бы в том случае, если бы на месте Кузнецова оказался политработник-ортодокс, считающий себя, как это было у некоторых из них, «глазом партии», и что его мнение и есть мнение ЦК.

Однако Федор Федотович был человек не амбициозный, здравомыслящий, объективный и в лучшем смысле партийный. Я говорю об этом так определенно потому, что работал под руководством Кузнецова, когда он был начальником Главного разведывательного управления (в котором я служил уже после встречи с Черняховским и после учебы в Высшей разведшколе ГРУ).

В подтверждение сказанного выше о первых днях совместной работы с Черняховским, несмотря на прохладное начало, Федор Федотович записал в своей «памятной тетради»:

«Черняховский нетороплив, немногословен, и вместе с тем все в нем бурлит. Все хорошее и плохое он принимает близко к сердцу, на все реагирует. Привлекает его внутренняя собранность и скромность. Другой бы на его месте мог вознестись, возомнить о себе, а он никогда своего “я” не выпячивает, с подчиненными вел себя запросто, как старший товарищ. Личные качества и деловитость командарма нравились».