Александр Проханов - Военные приключения. Выпуск 4

Последней надеждой Фридриха были драгуны принца Вюртембургского и гусары генерала Путткаммера. Подстегиваемая своим королем, впадавшим в истерику ярости, прусская кавалерия отчаянно рвалась к Гросс-Шпицбергу. Ей удалось невероятное — она сумела пройти огненную завесу русской артиллерии, растерзать линии стрелков Шпица и прорваться на вершину холма. И это было все, что она достигла. Русская и австрийская пехота в молниеносном бою штыками опрокинула кавалерию, а артиллеристы Гросс-Шпицберга довершили начатое, открыв по отступающим шквальный огонь. Был убит и доблестный Путткаммер.

После этого пруссаки уже не пытались атаковать. Вскоре пехота генерал-поручика Панина загнала пехоту Фридриха на Мюльберг, где многие нашли свой конец, поражаемые артиллерийскими залпами. Начавшееся отступление прусской пехоты превратилось в повальное бегство.

Армия прусского короля не существовала более. Потери до 17 тысяч, масса дезертиров, в строю осталось не более трех тысяч солдат.

Сразу после сражения, когда союзная конница ушла вдогон отступающим, Румянцев объезжал позицию на Гросс-Шпицберге, дабы отдать своим павшим товарищам последний долг. Огибая небольшую проплешину, на которой, судя по количеству неподвижных тел в русских и чужеземных мундирах, разыгралась особенно жаркая рукопашная, генерал наткнулся на сидящего тут же на чьем-то ранце офицера с окровавленной повязкой на лбу, который, несмотря на это, ловко и довольно бодро бинтовал себе левую руку. Его шпага, покрытая засохшей уже кровью, была воткнута в землю. Тут же рядом валялись и пистолеты, Румянцеву раненый показался знакомым. Приглядевшись, он обрадованно воскликнул:

— Ба! Поручик Попов!

Офицер вскинул глаза и, узнав Румянцева, поспешно вскочил:

— Так точно, ваше превосходительство! Капитан Попов к вашим услугам!

— О, поздравляю с капитаном. Ранены, Дмитрий Николаевич?

— Есть немного, Петр Александрович. Саблей да штыком зацепило.

— Серьезно зацепило-то?

— Пустяки, ваше превосходительство! Чтоб на солдате, да не зажило!

— Ну и хорошо. Хочу поблагодарить вас, капитан. Вас и солдат ваших. Славно, вижу, здесь вы сражались. Теперь уж у Фридриха хребет окончательно сломан.

— Пора уж и сломать, господин генерал-поручик. Кой год воюем. Пора уж дело доделать — и по домам.

— Скучаете по дому?

— По России, Петр Александрович. Дома-то ведь у меня и нет. Всю жизнь с отцом по гарнизонам да домам государственным жил. А умер он, и никого у меня не осталось. А по родине скучаю.

— Скоро, я думаю, двинем по домам.

— Ох, ваше превосходительство, хорошо бы. Да вот сомнение меня берет.

— Это в чем же, Дмитрий Николаевич, ваше сомнение?

— А в том, что коли хотели бы мы быстрее окончить кампании эти, то я бы сейчас не сидел здесь, перевязками своими занимаясь, а гнал бы прусса к Берлину! А то ведь опять дадим ему оправиться. Он же у себя дома. Что ему стоит войско заново набрать!

— Так ведь преследуют Фридриха, господин капитан. Или не знаете вы, что союзные части гонят неприятеля?

— Да видел я все. Отсюда сверху хорошо все видать. Только ведь кавалерия вдогон-то пошла. А ведь вы знаете, ваше превосходительство, что пока пехота своим сапогом куда ни ступила, та земля еще не отвоевана.

— Прав ты, Дмитрий Николаевич, во всем прав. Союзничкам хоть кол на голове теши — ну, никак не хотят вперед идти. Норовят нашей кровью земли себе откупить у Фридриха. Но все равно, я уверен, — конец Фридриха не за горами.

— Вашими бы устами, ваше превосходительство. Поживем — увидим.

— Вот именно, капитан. Поживем. Как там говорят в Европах: короткий язык способствует длинной жизни? Не по чину рассуждаешь. С другими остерегись, а то неровен час…

— Не вчера с елки упали, Петр Александрович! С кем же, как не с вами, и поговорить-то? Не с Фермором же. Он, известное дело, как и Апраксин — царствие ему небесное, — все на Петербург глазами косит, вот на противника смотреть и некогда!

— Капитан!

— Слушаюсь, ваше превосходительство!

— Я не слышал, вы не говорили. Твое дело не рассуждать, а исполнять.

— Так точно! Не сомневайтесь, Петр Александрович. Свой долг мы исполним. Они, — Попов показал рукой на убитых солдат, — выполнили его до конца. Ну, и мы постараемся не подвести. Но ведь обидно! За что гибнем-то? За государство и Отчизну! А генералы наши во славу чего нас под пушки прусские подводят? У меня вот, — капитан рванул мундир: рваный шрам уходил от ключицы вниз, — от Цорндорфа мета на всю жизнь осталась! А Гросс-Егерсдорф? Доколе нам опаснее прусских генералов свои будут? Сколько можно на солдатской крови учиться? Ведь солдаты же все видят! Мне стыдно перед ними, ваше превосходительство!

— Мне тоже, капитан. Но не мы командуем армией, не нам и решать. Наше дело — солдатское. Это все, что я могу тебе, Дмитрий Николаевич, сказать. Будем бить врага Отечества нашего, даже имея гири чугунные на обеих ногах. Надо! Если не мы — то кто?

— Понимаю, ваше превосходительство. Сурова ваша правда, да вижу, другой нам не найти. Не беспокойтесь, русский солдат еще никогда не подводил! И не подведет.

Армия отдыхала на зимних квартирах; кампания 1759 года кончилась ничем. Опять все сражения, все смерти, вся кровь и пот были списаны одним росчерком пера: австрийцы, никак не желавшие смириться с потерей Силезии, после Кунерсдорфа выдвинули свой план дальнейшего ведения войны, поставивший крест на помыслах Салтыкова добиться окончательной победы в ближайшем будущем. Так что русской армии вновь предстоял зимний постой — в преддверии очередных летних баталий…

Монотонность существования войска, выведенного из лавы битв, не могли развеять немногие радости, коим предавались все, и особенно офицеры, — по чину, по чину!

В один из дней, ближе к вечеру, проспав от нечего делать после плотного обеда аж целых полдня, капитан Попов сидел на скамеечке около дома, где судьба и начальство определили ему постой, и лениво-лениво просматривал явным чудом занесенную сюда книгу, прочитанную к сему моменту не единожды.

Послышалось осторожное покашливание. Попов поднял от книги глаза и увидел перед собой улыбающуюся физиономию секунд-майора Нефедьева, нового своего сослуживца, недавно переведенного в полк.

— Не хотите ли составить компанию, Дмитрий Николаевич? Решил вот, знаете, прогуляться. Вечерний, так сказать, моцион.

— Что ж, можно. Только извольте подождать. Буквально несколько минут: лишь оставлю сей сосуд учености, да экипируюсь соответственно.

— Конечно, конечно. Бога ради!

Капитан зашел в дом, и вскоре два офицера, весело переговариваясь, неторопливо пошли по деревне. Миновав околицу, оказались в поле, вдалеке переходящем в редкий лесок.