Василий Клёпов - Тайна Золотой долины. Четверо из России [Издание 1968 г.]

— «Птичка» эс ист ди Фогель, [89] — «Птичка», значит — Фогель. — невинно объяснил Левка. — У вас очень хорошая фамилия, — и тут же добавил по-русски: — Но идет она тебе, как велюровая шляпа раку.

Димка не выдержал и фыркнул. Баронесса почувствовала, что маленький русский сказал по ее адресу грубость и, размахнувшись, изо всей силы ударила Левку по лицу:

— Молчать! Ни слова больше на своем варварском языке!

Левка поднялся с полу — из носа и рассеченной губы текла кровь…

— Удивляюсь! — повернулся Большое Ухо к Камелькранцу. — Баронессе говорят комплименты, а она дерется.

— Унтерменш! — шипела баронесса.

Шумя платьем, она вышла из амбара. Верблюжий Венок сердито махнул нам рукой и повел в сарай. Велел набрать соломы и расстелить ее на полу в амбаре:

— Мы устроим вам маленький карантин.

— Зо! [90] — Вот ( нем. ). — с пафосом воскликнул Левка, поднимая палец. — Это есть знаменитая немецкая аккуратность. Учитесь, русские свиньи!

Наш хозяин принял насмешку за чистую монету и, похлопав Левку по плечу, плотно прикрыл и замкнул двери амбара:

— Ты прав, унтерменш! Мы очень, очень аккуратны.

Мы постелили в углу солому, прямо в одежде улеглись.

Левка возился, возился, наконец, сел:

— И долго они нас будут держать в этом карантине?

— Покуда русский дух из тебя не выветрится, — проворчал Димка.

— Что-о? Скорее Верблюжий Венок с баронессой начнут говорить по-китайски…

Пока Левка с Димкой спорили, я уснул и все время видел ужасные сны. То подходила баронесса и, превратившись в змею, шипела на ухо, шевеля своим язычком: «Унтерменш». То Камелькранц «ёкал» на лошадей, и они неслись вскачь. Вот кони поднялись, с грохотом поскакали по островерхим крышам, и топот их ног о черепицу был так громок, что я проснулся.

Через щели амбара свет уже не пробивался. Наверно, была ночь.

— Левка, ты спишь? — тихо спросил я.

— Нет, Чапай думает, — с обычным своим шутовством откликнулся Левка. Но вдруг повернулся ко мне, зашептал:

— Знаешь, я ее сейчас просто ненавижу… эту сволочную немку.

— А здорово она тебя? Нос-то болит?

— Болит…

— Но ты молодец, Левка. И Димка — молодец, так и надо. Ползать перед ними на брюхе не будем.

— Молокоед, а ты помнишь пионерское обещание? — вдруг спросил Димка. Оказывается, и он не спал.

— Ясно помню. А что?

— Забыл слова… Есть там насчет того, как должны вести себя пионеры в нашем положении?

Приподнявшись, я медленно, словно говорил клятву, прочитал:

— Я, юный пионер Союза Советских Социалистических Республик, перед лицом своих товарищей обещаю:

— что буду твердо стоять, — подхватил Левка, — за дело Ленина, за победу коммунизма…

Меня эти слова словно пронзили насквозь. Я подумал о том, что никогда еще не чувствовал их смысл так, как теперь. И подумал, что, наверное, такое же чувство охватывает наших солдат, когда они произносят слова присяги перед боем. Теперь мы должны и на деле твердо стоять за дело Ленина.

— Ведь мы же ленинцы, правда, ребята? — спросил я.

— И ленинцами останемся, — подтвердил Димка.

— Пионеры, к борьбе за дело Ленина будьте готовы!

Я даже привскочил на соломе, Слова шепнул кто-то в щель снаружи амбара.

— Кто здесь? — вскрикнул я.

Проворчала во дворе собака. Потом послышались быстрые удаляющиеся шаги, а минуту спустя прикрикнул на собаку Камелькранц. Он подошел к амбару, погремел замком и удалился.

— Вася, это кто? — прошептал Левка.

— Не знаю…

— Кто-то наш, — обрадованно вздохнул Димка. — Говорит чисто по-русски.

— Но кто? — возразил я. — Ведь здесь мы не видели ни одного русского.

— Приключение, достойное Шерлока Холмса, — рассмеялся Левка. — На нашем месте он конечно бы сказал: «Не кажется ли вам, мистер Ватсон, что в этом старинном доме водятся привидения?» А что! Если тут есть гномы вроде Камелькранца, почему не быть привидениям?

— Давай спать, Шерлок Холмс, — оборвал я Левку.

Мы умолкли, но я еще долго не мог уснуть: у меня не выходил из головы таинственный голос, сказавший нам пионерский пароль.

Мы проснулись от удара колокола. Во дворе сразу поднялась суматоха. Слышались голоса людей, говоривших на каком-то непонятном языке, и странная стукотня, напоминавшая топот копыт по черепице. Тот самый топот, который я слышал во сне. Теперь я ощутил его более отчетливо и все же не мог понять, что он означает.

Мы припали к стене амбара, и только тут я понял, что мешало мне спать. Странный стук издавали десятки человеческих ног, обутых в деревянные дощечки на веревочках. По двору ходили такие же невольники, как и мы. Это видно было по желтым повязкам на рукавах. Мы уже понимали зловещий смысл подобных знаков: ими немцы метили своих рабов.

— Поляки! — вполголоса произнес Димка.

Среди людей, топтавшихся во дворе, я заметил трех женщин. Они, как и мужчины, гремели колодками, но одеты были почище. Особенно бросалась в глаза девушка в простом белом холщовом платье с каштановыми волосами, заплетенными в две косы. Косы опускались ниже пояса.

— Красивая, правда? — шепнул Димка.

На изможденном лице красавицы ярко выделялись тонкие губы и карие глаза под темными, чуточку вразлет, бровями.

Я все время хотел рассмотреть пометку о национальности девушки, но рукава ее холщового платья были высоко закатаны. Две подруги девушки, несомненно, были полячками.

В глубине двора под навесом виднелись составленные в ряд столы. Там суетилась чернявая девчонка, приносившая вчера кресло баронессе. Перед девчонкой стояло ведро. Из него она черпала что-то маленьким ковшиком и разливала в алюминиевые миски, стоявшие на столе.

— А нас, что же, и кормить не будут? — спросил Левка. — Я со вчерашнего дня умираю с голоду…

— Карантин, — проворчал Димка.

Появился Камелькранц. Он сел на приступку одного из амбаров, вынул из кармана губную гармошку и заиграл вальс. Невольники, словно по команде, двинулись к столу.

— Подумайте, — фыркнул Димка. — Едят под музыку.

— Культура! — воскликнул Левка.

Камелькранц вдруг вскочил, подбежал к столу и ударил плетью широкоплечего черного поляка.

— Ах ты, сухожилье комара! — побагровев, кричал Верблюжий Венок. — До вечера без пищи!

Из дальнейших выкриков горбуна я понял, что поляк, съев свой кусок хлеба, умудрился взять второй. Я хорошо видел, как поляк доказывал что-то Камелькранцу, но горбун вновь ударил его плетью. У пленного сжались кулаки, он пригнул шею, собираясь броситься на управляющего, но вдруг как-то обмяк и медленно отошел от стола.

Только теперь я по-настоящему разглядел немца. Сунув глубоко руки в карманы, он стоял посреди двора, ощерив желтые зубы, и в глазах его горел такой дикий огонь, что я невольно вспомнил, как дрожали лошади, когда горбун приговаривал свое «стопп», «стопп». Сетон-Томпсон не ошибался: животные чувствовали, что на козлах сидело существо злее волка.