Антонина Коптяева - Собрание сочинений. Т.3. Дружба

— Я знал ее вот такой. — Решетов показал рукой меньше метра от пола. — Это было совсем недавно. А теперь уже — работает… Я буду говорить в санотделе и о себе. Какой я сталинградец, если отступлю за Волгу?

Шагая вместе по улицам Сталинграда, Хижняк, Иван Иванович и Решетов посматривали по сторонам, примечая, какой отпечаток наложила на город близость фронта. И они увидели среди деревьев на бульварах стволы зенитных орудий, прикрытых паутиной пестрых сетей. Повсюду темнели щели-убежища, и желтая въедливая пыльца покрывала асфальтовые тротуары. Проходили воинские части. На перекрестках стояли военные регулировщики, вперемежку с афишами на стенах виднелись военные лозунги и крупно выведенные слова: «Бомбоубежище», «Газоубежище», а рядом входы в бывшие купеческие подвалы: кирпичные, сцементированные навечно барьеры под затейливыми жестяными навесами, ступени вниз и дверь, так и говорящая о былой состоятельности хозяина, — обитая железом с коваными скобами и петлями, с пудовыми накладками. Новый город вобрал, но не подавил еще добротно сложенный старый Царицын. И все пока было цело, хотя дыхание фронтовой жизни ощущалось на каждом шагу.

Начальник санотдела армии, пожилой седоватый военный, принял хирургов очень быстро.

— Мы как раз формируем подвижной госпиталь для обслуживания сталинградских рубежей, — сказал он, отодвигаясь от телефонов, расставленных на его столе, — то один звонил, то другой, то все враз заливались. — Нам очень нужны обстрелянные врачи. Давайте посмотрим, посмотрим! — Он взял документы, в том числе и Ларисы Фирсовой, и слегка нахмурился. — Почему товарищ не пришла сама? Семья, дети?.. И желает остаться здесь? Гм… — Он испытующе взглянул на Решетова, потом опять в документы. — Челюстно-лицевая хирургия. А товарищ Аржанов нейрохирург? Вы и товарищ Фирсова могли бы работать в группе ОРМУ при спецгоспитале.

— Пожалуйста, я очень прошу! Если вы дадите нам невропатолога, мы сделаем ваш полевой госпиталь специализированным, — с глубокой убежденностью сказал Иван Иванович.

— Под носом у врага?! Шутите! — воскликнул начальник санотдела, однако задумался, щурясь и барабаня пальцами по столу. — Насчет специализированного госпиталя не выйдет, но обстановка складывается очень и очень сложная. Тут, пожалуй, придется нарушать многие общепринятые правила. Мы назначим вас, — он обернулся к Решетову, — начальником госпиталя; насчет вашего нового назначения и… — он бросил взгляд на разложенные веером документы, — и отчисления Фирсовой в ваше распоряжение я договорюсь сейчас же. А вас мы назначим ведущим хирургом…

Иван Иванович, повеселев, ответил потеплевшим баском:

— Постараюсь оправдать доверие.

На Хижняка начальник санотдела смотрел долго, так что Денис Антонович беспокойно завозился на месте и кирпично-красные пятна румянца еще гуще проступили на его обветренном лице.

«Куда он меня?» — подумал фельдшер и уже собрался заявить, что хочет быть с Аржановым, но начальник санотдела предупредил его:

— Вы, похоже, давние фронтовые товарищи. Ну что ж, действуйте и дальше вместе.

Лариса торопливо вышла из двери вокзала, но невольно остановилась, глядя на клумбы, ярко и пышно цветущие перед террасой, на фонтан, бивший серебряной пылью посреди площади. Легким движением она одернула гимнастерку, опоясанную ремнем, поправила полевую сумку и, постукивая каблуками сапог, сбежала на асфальт, разогретый августовским солнцем. Она хотела было свернуть сразу налево, к Саратовской, но не устояла перед искушением принести подарки своим детишкам — может быть, еще не уехали — и пошла по улице Гоголя мимо красивых многоэтажных зданий. Теперь тут, конечно, всюду помещались раненые. Но зеркальные окна, ослепительно блестевшие на солнце, и прозрачные, как светлая вода, на теневой стороне, над зеленой прохладой аллей, роскошные подъезды и богатая лепка фасадов — все радовало молодую женщину, много дней проведшую в землянках полевых госпиталей. По-южному белый город, вознесенный в знойную синеву неба, показался ей необычайно прекрасным. Он жил еще мирно, и эта мирная жизнь, хотя и омраченная надвигающейся военной грозой, тоже радовала Ларису.

«Как страшно то, что происходит сейчас на фронте, и как хорошо здесь, где люди трудятся и без опаски ходят под открытым небом», — думала она, не видя сейчас темных пятен на облике родного города, как не видит влюбленный недостатков дорогого лица в минуту желанной встречи после разлуки.

На площади Павших борцов строгое здание обкома партии с массивными каменными балконами; рядом белеют над ступенями входа, украшенного мраморными львами, строгие гиганты — колонны Театра драмы, большие жилые дома, сочная зелень бульвара, площадка «толчок» — излюбленное место для прогулок молодежи, где в выходные дни в самом деле не протолкнешься, — а на углу четырехэтажный универмаг. В пролете между домами сверкала, искрилась Волга. Фирсова пересекла улицу и вошла в универмаг, выходивший на площадь полукругом. Витрины нижнего этажа завалены снаружи мешками с землей, и в помещении в этот сверкающий летний день горело электричество. Несмотря на то, что война велась уже на ближних подступах к Дону, здесь было много покупателей.

Лариса сразу направилась в отдел детского платья и попросила показать ей зимнее пальтецо для девочки.

— На какой возраст? — спросила продавщица, с уважением и симпатией взглянув на молодую женщину, одетую в форму военного врача…

— На восемь лет, — с трудом сказала Лариса: у нее вдруг запершило в горле — таким значительным событием представилась ей покупка пальто для ребенка.

Ведь это значит, что через какие-нибудь полчаса ее девочка будет с нею, и мать и Алеша, если они уже не уехали за Волгу! Конечно, лучше бы они уехали… Но… может быть, она еще успеет повидать их! Сейчас ни о чем другом Лариса не могла думать.

— Вот хорошая шубка, — сказала продавщица, кладя на прилавок произведение портновского искусства из мягкого светло-синего драпа. — Смотрите, какой славный фасон, и карманы, и пуговицы, и воротничок беличий. Это не то что крот или крашеный кролик: тепло, красиво, прочно. Может, вам этот цвет кажется марок? Для мальчика — пожалуй; а девочки, они очень аккуратно носят вещи.

— Да, да! — спохватилась Лариса, овладевая собой, и тоже погладила беличий воротник, потрогала пуговицы. — Я беру это пальто. Покажите мне еще матроску для мальчика пяти лет…

Обвешанная свертками, она вышла из магазина и, уже не глядя по сторонам, почти побежала к своему переулку на Саратовской улице. Домой, скорее домой!

Квартира была на втором этаже. Еще издали женщина жадным взглядом всмотрелась в знакомые окна. За ними чувствовалась жизнь; на подоконниках зеленели цветы, створки раскрыты, целлулоидный попугайчик висел на туго натянутом шнурке отдернутой занавески…