Вадим Инфантьев - После десятого класса. Под звездами балканскими

Милютин, вытирая со лба пот, поймал на себе восторженный взгляд Столетова и фыркнул, подумав: «Уставился на меня, как гимназистка на оперного тенора, а еще генерал!»

После совещания к Милютину подошел Горчаков:

— Ну, Дмитрий Алексеевич, сегодня вы превзошли самого себя. Не сомневаюсь, что сие выступление вы подготовили загодя, удивляюсь вашей выдержке и выбору момента, когда нанести удар оппонентам.

— Премного благодарен, Александр Михайлович, но иного пути у меня не было. Речь шла о судьбе целого народа и о жизни десятков тысяч солдат и офицеров. — Милютин оглянулся по сторонам: — Кстати, не видели, куда пропал Столетов?

— Пo-моему, он уединился с великим князем Николаем Николаевичем.

Побродив по залам, Милютин покинул дворец и, уже садясь в карету, увидел вышедшего из дверей Столетова. Он улыбался и походил на коммерсанта, обтяпавшего на бирже выгодное дельце, даже руки потирал от удовольствия. Заметив Милютина, он чуть не бегом направился к нему и, нарочито по-солдатски вытянувшись, сказал:

— Осмелюсь доложить, ваше превосходительство, я нарушил субординацию и, минуя вас, дал на подпись главнокомандующему проект приказа о подборе офицерского и унтер-офицерского кадра ополчения.

Милютин пригласил генерала в карету. Тот, сев рядом, продолжал:

— Вчера ночью я составил проект приказа, утром до совещания успел посоветоваться с генералом Обручевым. Он одобрил, но усомнился, что в такой редакции его подпишут, посоветовал показать вам и, ежели великий князь будет в приподнято-бравурном настроении, а в нем он пока пребывает, торжествуя свое назначение главнокомандующим Дунайской армией, попытаться дать ему на подпись. До совещания вы, Дмитрий Алексеевич, были заняты с государем, а после со светлейшим князем, а я попал на глаза главнокомандующему. Он стал мне говорить, что времени мало и надо тотчас заняться формированием ополчения, начав с подбора штаба и офицеров. Я ему ответил, что проект приказа у меня с собой, но еще не согласован с военным министром, и попросил назначить мне время для приема. Великий князь хлопнул меня по плечу и сказал: «Зачем нам китайские церемонии? Давай приказ». Бегло просмотрел его, потребовал перо, чернила и тут же подписал. Чудо, и только!

— Никакого нарушения субординации не вижу, — произнес Милютин, листая приказ. — Действующая армия, в которой отныне находитесь и вы, подчиняется только государю. Мое дело — обеспечение. — Читая приказ, Милютин одобрительно кивал и улыбался: — Та-ак. «Преимущества давать офицерам и унтер-офицерам, прошедшим сербо-турецкую войну». Правильно. «Особое внимание обратить на уменье офицеров чутко относиться к нуждам нижних чипов». Тоже неплохо. Ха! А это совсем отлично: «В случае ежели указанный офицер не будет обладать требуемыми качествами, то таковой возвращается в свою часть, при этом суточные и прогонные в оба конца удерживаются из жалованья начальника, его пославшего». Это ход. Шпоры! — Возвращая бумагу Столетову, военный министр рассмеялся:

— Вы не только умны, Николай Григорьевич, но и хитры. Да, получив сей документ из моих рук, великий князь ни за что бы его не подписал. Пришлось бы бороться за каждую фразу, доходя вплоть до государя.

— Великий князь не простит вам того, что вы возражали против назначения его главнокомандующим, — вздохнул Столетов.

— Мне многие многого не простят и в любой момент готовы съесть вместе с эполетами, пуговицами, орденами и шпорами, — усмехнулся Милютин. — Ну-с, Николай Григорьевич, теперь вся ответственность за подбор офицерского кадра ложится на вас. Мы поможем подобрать вам стоящих командиров. Отныне я ополчением заниматься не буду, ибо неотложных дел уйма… Хотя… — Милютин хитро посмотрел на Столетова и понизил голос — Поскольку ополчение имеет не только боевую задачу, но и учебную — готовить офицерский и унтер-офицерский кадр будущей болгарской армии, я попытаюсь провести приказ о начислении жалованья офицерам и унтерам по штату военно-учебных заведений. Это сразу поднимет престиж ополчения. Но это, особенно сейчас, при финансовой нужде, очень трудно. Да и вообще правительству легче и дешевле наградить тысячу человек орденами и медалями, чем этой же тысяче прибавить месячное жалованье на четвертак или полтинник. Но добьюсь. Что еще?

— Дмитрий Алексеевич, вы, случаем, не помните, жив или нет командир Второго русско-болгарского волонтерского батальона армии Черняева капитан Николов? Он отличился при штурме Гредетинской высоты и, по слухам, не то погиб, не то ранен. А мне он нужен, его рекомендовал полковник Кишельский.

Милютин задумался, потом произнес:

— Видите ли, Николай Григорьевич, этого капитана я знал, когда он был еще желторотым прапорщиком, он отличился на маневрах. Списки офицеров, возвращающихся на русскую службу, я просматривал бегло, но списки погибших и выбывших по увечью — внимательно и эту фамилию заметил бы. Думаю, что он цел и вновь определен в какой-нибудь полк. Справьтесь в штабе.

Прибыв в Кишинев, Столетов направился к начальнику штаба Дунайской армии генералу Непокойчицкому. Пришел на полчаса раньше назначенного времени, поскольку знал, что Непокойчицкий из-за возраста — а ему шел седьмой десяток — быстро устает и может сократить продолжительность приема. В передней было полно офицеров, все в чинах, и только два штатских, благообразного вида господина.

Столетов сообщил дежурному адъютанту, что вызван на половину двенадцатого. Запарившийся адъютант, поминутно причесывая мокрые взъерошенные волосы, ошалело посмотрел на генерала, на список и вымолвил:

— Ваше превосходительство, их превосходительство на это время назначило прием еще двоим. Ну, брал бы с собой адъютанта или секретаря, коль походя назначает аудиенции и не записывает. Я о вас доложу, как только их превосходительство отпустит очередного посетителя.

Вскоре из кабинета вышел высокий худощавый подполковник Захаров, знакомый Столетову по Петербургу, видимо, получивший изрядную взбучку. Столетов поманил его к себе, поздоровался и спросил, кивнув на дверь:

— Ну как там?

Захаров отмахнулся и потряс головой:

— Ничего не понимаю. Нас, генштабистов, прикомандировали сюда по настоянию военного министра. А мы изо дня в день бьем баклуши, и будет неудивительно, если сопьемся от безделья. А планы как были более года назад прикинуты в Петербурге, так и лежат нетронутыми. Их же нужно корректировать сообразно изменяющимся обстоятельствам. А нам отвечают: «Не суйтесь, надо будет — вызовем…» Дают поручения, с которыми лучше справится фельдфебель или маркитант.

— Вы по этому вопросу сейчас говорили?