Наталья Баранская - День поминовения

Толпа застыла на мгновение, но вот провожающие очнулись, засуетились, зашумели в деловой скороговорке, пошли к машинам, подводам — ехать в опустевшие дома, начинать новую жизнь, военную. А какой она будет, как обернется, никто не знал. И никто не ждал, что война так быстро подойдет к их дому.

Аксинья торопилась с сыном к колхозной машине, двое младших оставались у золовки, надо было их кормить, да и они с Гришаней проголодались.

Город спит. Полупрозрачная темнота короткой июньской ночи прикрыла дома, деревья, сады. Маленький город в сердцевине России. Город из дерева и камня, больше деревянный, чем каменный.

Только двое идут по улице — он и она. Он бережно поддерживает ее, временами остановившись, они пережидают минуту-другую, опять идут. Муж провожает жену в больницу. В родильном отделении они прощаются. Нянечка говорит, чтобы приходил утром, попозже. Жена просит не волноваться, выспаться, завтра воскресенье.

Последняя тихая ночь в городке. Утром на горожан рухнет страшная весть — война!

Вот уж мужчины стоят в больничном дворе под окнами. За белыми рамами женщины с младенцами на руках. Они хотят скорее домой — и те, которым обещана выписка, и те, которым только разрешено вставать.

Он стоит в стороне. Ему уже сказали: утром родился сын, хороший мальчик, четыре килограмма, жене вставать еще нельзя. Отец радуется, но сейчас ему одиноко. Что теперь будет с ними — с ним, с его семьей? Доктор объявил: всем уходящим на фронт разрешат проститься с женами, взглянуть на новорожденных.

Через три дня он пришел. Жена поднялась с постели, сын был при ней. Отец долго смотрел на личико с зажмуренными глазками, просил распеленать, оглядел всего, прочитал надпись на клеенке, привязанной к ручке, — имя жены и слова: “Мальчик, вес 4 кг, род. 22 июня 41 г. в 6 часов”.

Она спросила: какое имя дать сыну? Об этом говорили раньше, но то было другое время, а сейчас ей хотелось назвать ребенка именем мужа — Степан, — но сказать об этом она не решилась. Мать потихоньку вытерла глаза, пусть отец назовет сына, как хочет. Он ответил:

— Запиши Ильей, по обоим дедам. Пусть род наш не остановится.

В ту ночь, говорят, в России родилось много мальчиков.

“Лора, птичка моя, уезжаю на фронт корреспондентом, а ты еще в Москве, может, выбраться будет нелегко. Вернешься, найдешь только мою записку, но знай, жена, что я думаю о тебе и жалею, что не могу обнять на прощанье. Война жестокая штука, что ж, придется привыкать.

О наших делах. Лильку перетащил вместе с одежонкой и игрушками к тете Соне. В детсад уплатил. За комнату не отдал, не хватает денег, мы уже должны за месяц. Отдай. Помни — наш штаб тетя Соня, пусть она всегда будет в курсе, чтобы не потерять друг друга.

Бодрись, Лорка! Мы с тобой дети Революции, пришло наше время защитить ее завоевания, теперь мы — солдаты революции. Оставляю тете Соне немного денег и ключ от нашей комнаты. Беспокоюсь за них из-за бомбежек. Надеюсь, ты скоро вернешься. Может, и придется вам уехать из Киева.

Не хандри, напишу непременно. Обнимаю, целую. Верю — увидимся.

25 июня 1941 г. Твой Левка”

Выехали из редакции фронтовой газеты на передовую, и больше о них никто не слыхал: пропали вместе с машиной — Лева, фотокорреспондент, водитель. Бомбежка, прямое попадание? На дорогах много воронок, обломков, трупов. Разбирать эти завалы некогда, мы отступаем, немцы преследуют, обстреливают, бомбят.

— Подождем, может, объявятся, мало ли что, не обязательно думать “погиб”, могут быть отрезаны, попали к немцам,— говорил Лоре главный редактор газеты, которая командировала Леву в распоряжение другой — фронтовой.

Но Лора знала: Левка погиб Он не мог попасть к немцам живой. Его нет, он не вернется.

Сейчас она думала: он мог бы лежать на этой незанятой верхней полке, ехать к могилам погибших, чтобы написать вместе с ней очерк “Герои всегда живы” или “Герои всегда с нами”. Заголовки часто придумывала она, к его материалам тоже. Но нет, он лежит вместе с погибшими, а где — неизвестно. Писать придется одной, если она сможет, захочет,— теперь это не обязанность, а добрая воля, долг сердца. Она больше не работает в газете. Она редактор в издательстве, работа ее не увлекает: краеведческая литература, памятники старины. Она не болеет стариной.

Жизнь их с Левкой была неустроенная, дерганая, но полная интересных дел. Лева работал в киевской комсомольской газете “Сталинское племя”, в штате, Лора — внештатно и писала под псевдонимом “Л. Яковлева”, по ее отчеству. Работу свою они любили, трудились самозабвенно и, когда Лора забеременела, приняли это как досадную помеху. Аборты были запрещены, на подпольный не хватало денег. Пришлось рожать.

Когда они с Левой поженились, Лора ушла из дома отца. Яков Борисович Фогель имел зубоврачебный кабинет с вывеской на дверях: “Зубной врач. Лечение. Удаление. Протезирование”. По понятиям Левы, он был потенциально враждебным элементом, как все частные предприниматели, капиталистом.

Кроме отца на Михайловской, в большой зубоврачебной квартире, пропахшей лекарствами и эфиром, жили две Лорины тетки — тетя Сара и тетя Соня, старшие сестры Лориной матери. Мать, Лия Марковна, умерла, когда девочке было десять лет, от тифа. Тетки воспитывали Лору до тринадцати, потом перестали с нею справляться. Она была, по их мнению, слишком экспансивна, непоседлива, своевольна и “до одержимости идейна”. Под “идейностью” подразумевалась страстная увлеченность комсомольской деятельностью, что тетушки, принадлежавшие к либеральной киевской интеллигенции, не одобряли.

Когда они заявили отцу, что воспитывать девочку не в силах, он растерялся. Яков Борисович не имел времени заниматься дочерью, был поглощен делом, работы было много, у людей, переживших революцию и гражданскую войну, разрушались зубы. От пациентов не было отбоя — доктор Фогель был хорошим дантистом.

Яков Борисович после заявления своячениц взглянул на Лору более внимательно и увидел совсем новое существо: длинноногий подросток с шапкой коротко остриженных вьющихся волос, не то мальчик, не то девочка, резкая в движениях, угловатая, неловкая и шумная, во всем несогласная с родными и непрерывно готовая спорить.

Отец попробовал общаться с ней, оторвался от работы на несколько вечеров, но обнаружил, что они не понимают друг друга и не согласны во всем, начиная с разумного ухода за полостью рта и кончая развитием мирового революционного движения.

— Зачем ты отрезала косу? — спросил отец. Лора рассмеялась — она остриглась полгода назад, а он не замечал.

— Коса мешает работать в “Синей блузе”.