Вячеслав Демченко - Торпеда для фюрера

— Бреннер, что ли? Инженер? — хмыкнул контрразведчик. — Логичнее всего предположить, что после провала испытаний он стёрт в лагерную пыль. Мы проверяем, но пока безуспешно. Того дуболома, который поспешил объявить всё провалом, саботажем и происками, давно черти на большой сковороде шкварят, а Бреннера ищем, но… — махнул он пухлой ладошкой. — Особых надежд на успех нет. Сам знаешь, при отступлении заключённых сплошь и рядом уничтожали вместе с архивами лагерей, чтобы не путаться потом, где чья фотография.

— Так, может, немцы и впрямь чего-то пронюхали?..

Георгий Валентинович поморщился крайне скептически:

— Очень и очень сомневаюсь, но там, — с тою же скептической гримасой полковник воззрился на потолок, — там, разумеется, подозрения именно такого порядка. Они всегда подозревают, что враг у нас необычайно хитёр и коварен, а мы, если и не работаем на врага, то на Родину всяко недорабатываем. Так что, хочешь не хочешь, но узнать, чего ради началась около бывшего «Гидроприбора» эта суета немецких разведок, мы обязаны.

— Для этого вам и понадобились мои ребята? — понимающе кивнул Давид Бероевич. — Чтобы узнать?..

— Не в первую очередь, — не опуская взгляда, перебил его Георгий Валентинович, поморщившись. — В первую очередь мы надеемся узнать это не за счёт лихой операции твоих ребят, а за счёт радиоигры, к которой подключим агента абвера, только что доставленного от крымских партизан.

— Заодно надеетесь и вычислить её куратора — резидента абвера в штабе флота? — покосившись на Овчарова, Давид Бероевич задал этот довольно каверзный вопрос почти безразлично, как само собой очевидное.

Начальник флотской контрразведки только насмешливо поджал губы в ответ на эту «каверзность»: «Наличие в штабе флота немецкого агента становится тайной Полишинеля». Но затем полковник Овчаров подтвердил догадку «коллеги», сказав:

— Заодно с вами, коллега… — подчеркнув и «коллега», и «с вами».

— Благодарю за доверие… — пожал плечами полковник Гурджава.

— Да, вот ещё, — как бы припомнил только что начальник контрразведки. — «Еретичка», которую мы так заждались и которая наконец-то доставлена от партизан, — он иронически прищурился на Давида, — доставлена, знаешь кем?..

— «Еретичка» — это тот самый агент абвера, что «партизанил» у Калугина? — моментально просчитав варианты, уточнил Давид Бероевич.

— Тот самый, что перед этим ходил в разведку с вашим разведотрядом, — не преминул въедливо уточнить, в свою очередь, Георгий Валентинович.

— И кем же, — недовольно поморщился начальник флотской разведки, — доставлена дева-краса?

— Таким себе лейтенантом Я. Войткевичем.

Во взгляде начальника флотского Смерша, словно в шпионском чемодане со вторым дном, проглядывался и второй, потаённый, смысл. Это слегка раздражало.

— А что с ним не так? — сердито буркнул Давид Бероевич. — Геройский парень. Судя по рапорту лейтенанта Новика, очень он ему там помог, на Аю-Даге, да и вообще зарекомендовал себя.

— А в его рекомендациях никто и не сомневается, — с нарочитой лёгкостью отмахнулся полковник Овчаров. — Как и в самом героическом его героизме. Вот только происхождение его не совсем понятно.

— Старая песня… — кисло поморщился Гурджава. — А новых песен спето уже достаточно.

В последнее время морщиться полковнику Гурджаве приходилось так часто, что морщины с высокого лба уже и не сходили, разве что раздвигались — теснились, как меха гармоники.

— У нас не кадровая политика, ей-богу, а какое-то сватовство Франца-Фердинанда, — в сердцах бросил он. — Всех происхождение тревожит. Что он, еврей и сын протоиерея?

— Да хоть сам папа римский, — коротко хохотнул Овчаров. — Не совсем понятно только, откуда взялся этот командир особой роты 7‑й бригады морской пехоты.

— А я тебе расскажу, — покачал головой Давид Бероевич и, громыхнув стулом, отошёл к сейфу, едва заметному где-то в ржаво-коричневых окрестностях миниатюрного Стамбула, изображённого на огромной, во всю стену, едва ли не декоративной, карте Черноморского бассейна, унаследованной штабом КЧФ от императорского страхового общества «Ллойдъ Черноморъ».

— Вот… — лязгнув дверцей дореволюционного сейфа, полковник перебросил на стол папку не самой выразительной толщины.

«Объединённый штаб партизанского командования.

Батуми.

Запись со слов.

Войткевич Яков Осипович (Иосифович?), 1915 г. рожд. (?), Одесса. Русский (?). Женат, жена София и дочь Валентина в эвакуации (Пермская обл.).

Призван Калининским военным комиссариатом г. Киева 21.06.1941 г. в звании лейтенанта. Ранее исполнял обязанности директора Ровенского пищекомбината. Уволен в связи с призывом (?). Службу проходил в составе 156‑й стрелковой дивизии, участвовал в боях. Имеет контузию и два ранения. Награждён (?) орденом Красной Звезды.

Прим.: наградные документы утеряны.

Присвоено очередное звание старший лейтенант 15.08.1941 г., назначен командиром разведывательной роты 15.08.1941 г.»

— Пояснил он, — скептически хмыкнул Георгий Валентинович, просмотрев записку объединённого штаба. — У тебя тут знаков вопроса не меньше, чем у меня в голове. Как это «красный директор» с Западной Украины мимо НКВД в армейскую разведку проскочил? Чего он там делал, на своей пищфабрике, окромя компотов и буженины? Во вражеском, можно сказать, окружении.

— Ну так раз он здесь, чего сам не спросишь? — раздражённо потянул папку к себе полковник Гурджава.

Но с неожиданным для его темперамента проворством полковник Овчаров выхватил из неё записку и, с молчаливого — пожатием плеч — разрешения, спрятал в нагрудном кармане кителя.

— Спрошу, обязательно спрошу, — покачал он лысиной в скульптурном венчике седых завитков. — Вот только тыловой Смерш его отфильтрует.

— Долгонько это будет, — заметил Давид Бероевич, пряча папку обратно в сейф. — С такой-то пунктуацией в личном деле.

— А ты вот что, — осенено замер Георгий Валентинович, словно забыв застегнуть золотую пуговку нагрудного кармана с орденской планкой над клапаном. — Ты, Давид Бероевич, вот что… Ты, наверное, прояви свойственную разведчикам смекалку и сообразительность, флотскую, так сказать, взаимовыручку, и что там ещё у вас идёт в оправдание дисциплинарных нарушений. И ускорь.

— Эк, заговорил… — медленно распрямился от сейфа с имперско-российским орлом Давид Бероевич и посмотрел на контрразведчика, пристально щурясь. — А ты?

— А я не замечу.

— А спросят?

— Не услышу.

Хроники «осиного гнезда»

2–6 сентября 1942 г. База торпедных катеров Иван-Баба в Якорной бухте.

…На рассвете 6 сентября Кюнцель и Тёнигес сошли на причал в Якорной бухте мрачнее тучи. На капитан-лейтенанта Хохшрайбера, командира «S-72», они, да и вся команда их шнельботов, избегали смотреть.