Вячеслав Демченко - Торпеда для фюрера

И вот теперь в Крыму, в Гурзуфе, в санатории для офицеров вермахта и кригсмарине «Гелек-Су», гауптштурмфюрер Бреннер всё сжимает и сжимает петли…

— Не сочтите мое любопытство бестактным, — наконец, будто очнулся от своих отвлеченных разглагольствований о судьбах «СС» Карл-Йозеф. Во время них он уже успел допить кофе и пройтись по номеру до трюмо в коридоре, будто прислушиваясь, к входным дверям и обратно. — Но где сейчас ваша э… эрзац-супруга?

— Я бы попросил, герр гаупт, — дернулся было Габе на мгновенье.

— Полноте, Дитрих, мы с вами солдаты…

Хоть он и сказал это ровным тоном, и ничего такого, что можно было бы назвать острасткой, в его реплике не было, но благодушие слетело с запечённого лица гауптштурмфюрера Бреннера, словно разбилась глиняная маска мима.

Соответственно, и штурмбаннфюрер так распрямился, что даже скрипнуло что-то в пояснице. Не то портупея на ремнях, не то позвоночник, согбенный канцелярской привычкой, переделать которую в армейскую выправку не помогала ни гимнастика, ни боевая практика, ни тот же корсет портупеи.

— Вполне можем обойтись и без аристократических поз, — закончил после долгой тяжелой паузы Бреннер и предложил взглядом сесть. — Я надеюсь, у вас хватит ума не тащить свою пассию к новому месту назначения?

— Разумеется, — коротко кивнул штурмбаннфюрер, понимая, что вот этого ему, как раз таки, может быть, и не хватило.

Не то, чтобы именно ума, но твердости. Бог мой, о какой твёрдости могла идти речь, когда Магдалена смотрела на него вот так, через плечо, отливавшее феерической позолотой в пене опавших кружев пеньюара, глазами полными отчаяния и испуга: «Вы же не оставите нас, Дитрих?» Именно нас .

Ещё и поэтому штурмбаннфюрер Габе приложил все усилия в 42 году, когда фон Левински [47] Э. фон Манштейн Левински. , возглавив группу армий «Дон», ушёл из Крыма, чтобы его зондеркоманду, дескать, «приобретшую весьма специфический опыт», переподчинили из 11‑й армии в 500‑километровую зону «оперативного тыла». Потому, что Магдалена Габе (?) говорила теперь «о них» с придыханием и только как о Святом семействе, во всей полноте чуда.

«Но никаких умножений имени от предков!» — зарёкся Дитрих-Диц и назвал сына просто Адамом. «Интернационально», — не в рейхе будь сказано.

И вот теперь их обоих, словно для полноты библейского сюжета, он поместил, как выясняется, в «хлев изгнания». Ума хватило…

Оккупированный Крым. Район действия 2-го партизанского сектора

— На станцию, дед Аврал говорит, даже новый конвой для наших пленных привезут, — жадно давясь печёной картофелиной, не слишком внятно, но старательно докладывал Вовка. — Татарам, вишь, тоже не доверяют. Так что со станции до Атлама и, я так думаю, на самой базе с ними будут те фрицы, что приезжают завтра утром. Уже ихний офицер был, но в Атлам почему-то не доехал и во Владиславовке не остался, — пожал плечами Вовка: мол, дело тёмное.

— Где же он подевался? — переглянувшись с Каверзевым, пододвинул командир разведчиков к мальчишке глиняную миску с какой-то не слишком аппетитной, к тому же отдающей лесной прелью, похлёбкой.

— Дед говорит — на Молоканском хуторе искать надо.

— На Молоканском? — недоверчиво переспросил бывший черноморский матрос Малахов, который, будучи привычен к рыбалке и прочим видам индивидуального промысла, побывал уже на всех курятниках округи. — Там три хаты с половиной всего. Куда там немцев размещать?..

— Так ведь и этот, — промычал в миску Володька, — один был, почти.

— Почти — это сколько? — нахмурился Везунок.

Такое прозвание прочно закрепилось за командиром разведчиков Сергеем Хачариди после того, как на станции Шкуровской он вылез из-под горящего немецкого состава с авиационным топливом даже без копоти на лице. А предварительно — несколько раньше, когда он протащил плотик со взрывчаткой к злокозненному мосту по речушке в локоть глубиной, зато бурной, с перекатами, и тоже, в отличие от мостика, оказался почти невредим.

— Два автоматчика, таких бугая из полевой жандармерии, и баба с малым ребёнком, — перечислил Вовка на грязных пальцах.

— Хорошо бы эту информацию проверить… — лизнул газетный край самокрутки Везунок-Хачариди. — Чую, какой-то резон из этой романтической «Рио-Риты» вытанцовывается. Вот только какой?.. — он задумчиво прищурился на расплывшиеся буквы оккупационной «Азат Кърым» [48] «Азат Кърым», или «Освобожденный Крым» — крымско-татарское издание времен службы рейху некоторой части соответствующего населения оккупированного полуострова. , словно пытаясь прочесть верноподданнические заверения «мусульманского комитета».

Вовка уставился на него, на мгновение забыв о миске, перевёл взгляд на Каверзева и Малахова, но не найдя и там понимания слов командира, снова пожал плечами и сосредоточился на ловле языком маслянистой шляпки гриба.

— Говоришь, пленных с утра привезут? — продолжил Сергей, сунув в угол рта «многие лета Гитлер-эфенди!..»

Мальчишка энергично кивнул, не вынимая замызганной физиономии из миски, запрокинутой в рот.

— А у фрицев утро не позднее пяти начинается, — покачал головой Везунок и подытожил, обернувшись к сержанту-артиллеристу: — Времени совсем мало. Встретить разведгруппу, проверить Молоканский хутор на предмет: нельзя ли взять за душевные яйца командира конвоя и с рассветом уже затесаться в колонну?.. — он пожал плечами. — Чуть что, и… Как говорил самый великий вождь: «Промедление смерти подобно».

— Хутор, вообще-то, по дороге, — напомнил Малахов. — Не больше версты-полутора от посадочной площадки.

— Это радует, — поскреб Хачариди специально отращённую, антично-курчавую бородку, придававшую ему вид этакого Персея с краснолакового музейного кувшина, но только весьма изголодавшегося. — Хотя всё равно: «Промедление смерти подобно».

Оккупированный Крым. Район Феодосии

Почти невидимый для глаза вблизи, если нет ни облаков, ни тумана, ни дыма, луч прожектора, зацепив вёрткий «У-2», мгновенно вспыхнул на его плоскостях и сковал самолётик, точно огонь керосиновой лампы насекомое, только что вылетевшее из мрака. Всё, вплоть до клёпок на кожухе мотора и шурупов на плоскостях, вплоть до швов и потёртостей на кожаном шлеме Таси, стало видно в мельчайших, чуть ли не микроскопических, подробностях.

Второй столб хрустально-синего пламени, прожегший чёрное небо чуть поодаль, был виден уже не так, как первый — врасплох, от него можно было бы уже, наверное, и увернуться. Но теперь поздно. Механически дрогнув, второй луч дугой шарахнулся по чёрному куполу неба и безошибочно поймал ночного «гостя» в перекрестье с первым. Вместе они сделали из «У-2» подлинный светильник, паникадило, сияющее под соборным куполом небесного храма. Куполом, обугленным и дочерна закопченным мраком.