Константин Кудиевский - Песня синих морей (Роман-легенда)

Может быть, поэтому при знакомстве с кем-либо, услышав извечный солдатский вопрос «откуда сам», Колька все реже называл Стожарск, ибо о Стожарске многие попросту не слыхали. Отвечал более общо, но зато и более точно для окружавших: с Херсонщины. Херсонщиной же считались со старых времен и Николаев, и Запорожье, и побережье от Кинбурна до Тилигула.

— Выходит, земляк, — расплывался нередко в улыбке новый знакомый. — Я, друже, с Черниговщины. — И уже более неуверенно добавлял: — Может, слыхал случаем: город такой Батурин имеется?

— Не, не слыхал, — качал головой Колька. — Так ты, значит, из Батурина?

— Та не так чтоб из самого Батурина, а все ж оттуда. До Батурина от нашего села — верст восемнадцать.

— С гаком? — смеялся Колька.

— Не-е, — добродушно смеялся и новый знакомый. — С гаком — если по большаку, а лесом — в самый раз восемнадцать. Как в облигации.

Земляки — с Днепропетровщины, с Харьковщины, с Полтавщины — тоже были балтийцами. Вместе с собратьями-моряками — вологодскими, псковскими, новгородскими — они хвалили балтийские корабли: каждый, конечно, тот, на котором раньше служил. При этом спорили, горячились, доказывали что-то друг другу, что именно — и сами подчас не объяснили бы толком, так как никто никогда не помнил, с чего начинался спор.

— «Мыслящий»? Тоже мне кора-абль, — произносил кто-нибудь с нарочитым ехидным спокойствием. — Конечно, не самый плохой пароход, бывают коробки и похуже, но только — утюг.

— Сам ты утюг! Вас-то даже к ленинградским причалам не подпускали: швартовались, как волкодавы. «Все наверх— на таран идем!»

— Зато вы швартовались — па-де-де из балета Чайковского! «Малый впередик, малый назадик, чуть поправее, чуть полевее… Боцман, бросай поскорее шишку, а то на причале только в две смены работают, не управятся с нами до вечера!». В понедельник начинали швартовку, а в пятницу отпускали подвахтенных.

— Это ихнего, что ли, старпома Коломбиной дразнили?

— А ты, севастопольский, не встревай! Думаешь, не знаем, как дома у вашего боцмана обпаливали за сараем хряка да загулялись и обсмалили какую-то тетку? Паленым на всю Корабельную Сторону пахло… Так что ты помолчи, бабашмал.

— Бабашмал — это по-сухопутному, а по-флотскому правильно: шмалобаб.

— Хлопцы, чего зря кипятитесь! Ежели гутарить спокойно, кто первое место на флоте по стрельбам держал? «Меткий». А по самодеятельности? Опять же «Меткий».

— Какой-такой «Меткий»? Промеж передовых кораблей такого не слыхивали. Есть тут, правда, один — похожий. Который в запрошлом году якорь на рейде потерял. Не тот ли?

— Что было, то было… Только, может, он, этот якорь, зацепился там за бачок с адмиральской ухой, который ваш кок утопил с перепугу. Обомлел, когда увидал адмирала, забыл, что в руках у него варево, и козырнул к пустой голове… Не пароход, а деревня! Вы бы хоть в самодеятельности адмиралов чаще показывали, чтоб привыкали салаги. :

— Про уху не дразните, хлопцы: от одного слова слюнки текут.

Спорили, подковыривали друг друга, за словом в карман не лезли, однако с запальчивостью веселой, почти с наслаждением, ибо подобные стычки, разговоры были наполнены самым близким и дорогим: воспоминаниями о кораблях. Потом кто-нибудь вздыхал, разозленный собственной мечтою, бросал в сердцах:

— Корабли… Поставили их на прикол, а экипажи списали на берег: в пехоту. Скоро, видать, и на мачтах заместо вымпелов обмотки поднимут.

Повисала тишина — изумленная, настороженная, пока не вторгался в нее кто-нибудь бурно и зло.

— Дура! Привыкли думать, что флот — это пуп земли. В пехо-о-оту — расплакался. А чего стоит флот, ежели берег не отстоим! Куда подастся? Без берега корабли — что слепые кутята без матери. А голову потеряв, по ленточкам с якорями не плачут!

Набрасывались на парня все вместе, не щадя слов. Не затем, чтобы втолковать ему положение вещей, которое он и сам хорошо понимал, скорей от обиды, что вздохом не к месту нарушил он редкую минуту воспоминаний.

Такая Балтика почти ничем не отличалась от Черноморья, была для Кольки близкой, своей. Может быть, еще и потому, что здесь же служил Андрей, а рядом, в каком-нибудь часе езды, жила Еленка, его Еленка, в которой соединились и будущее, и прошлое, радости и надежды, степное стожарское побережье и скованный льдом Ленинград.

С Андреем встречался он редко. Знал: не любят на флоте, когда показывают дружбу свою с начальством. Есть командиры и подчиненные, отношения между ними определены уставом, есть, наконец, традиции и воинский такт. Зачем нарушать их, зачем выделяться хоть чем-то из общего братства! Служба есть служба… Видимо, чувствовал это и Андрей. Поэтому Колька немало удивился, когда однажды окликнул его Рябошапко.

— Пойдем, Лаврухин, в штабную землянку. Вызывает нас капитан.

Иволгин сидел над картой залива, вчитывался в «Астрономический ежегодник». Не дослушав доклада мичмана, он торопливо кивнул на табуретки и начал что-то высчитывать на полях карты. Лишь потом наконец распрямился, пытливо взглянул на моряков, точно сверяя свои какие-то думы, довольно промолвил:

— Ночь будет сегодня темная, без луны. Это хорошо.

Мичман и Колька насторожились. А Иволгин, поманив их поближе к столу, где лежала карта, спросил:

— Вы знаете, что такое челночная операция? — И, не дождавшись ответа, сказал: — Это значит — сквозная. Так вот: сегодня ночью с плацдарма насквозь через расположение врага пойдут трое разведчиков. — Опять обвел взглядом Кольку и Рябошапко и не сдержал собственного восторга: — Здорово, а? Дерзко, рискованно, лихо! Теперь смотрите сюда: выйдя на вражеский берег, разведчики не вернутся назад, а направятся к нам. Переход их через залив будет обеспечивать Ольгино: если понадобится, огнем. Но встретить разведчиков необходимо на льду, провести через полыньи и торосы. Эта часть операции поручается вам.

Мичман и Колька невольно подтянулись.

— Встретить вы их должны у канала, — продолжал капитал, — чем дальше, тем лучше, сами понимаете. Ждать до рассвета, ежели не дождетесь, с рассветом отходить. — Андрей умолк, потом уже тише, доверительно посоветовал: — Приказ приказом, однако насчет рассвета действуйте по обстановке: не на прогулку идут ребята, могут и задержаться.

— Ясно, — кивнул Рябошапко.

— С собою возьмете компас, хлеб, перевязочные пакеты: на всякий случай. Фляги наполните спиртом. Окончательный маршрут и пароли уточните в Ольгино, перед выходом. Туда же будете возвращаться с разведчиками. И помните: огонь открывать только в случае крайней необходимости, потому что на первую же вашу автоматную очередь тотчас ответят немецкие батареи.

— Ясно, — снова коротко ответил мичман.