Александр Кузнецов - Макей и его хлопцы

Вдали призывно вспыхнул зеленый огонь семафора. Это станция Дашковка. Отсюда рукой подать до Могилёва.

— Семафор. Скоро будет поезд, — сказал Гулеев и смело направился к железнодорожному полотну..

Всходила луна. Под звездным посветлевшим небом тускло блестели змеившиеся рельсы. Гулеев приложил к ним ухо.

— Гудят, — сообщил он товарищам.

Юрий Румянцев и Иван Шутов точно журавли–предводители стояли на насыпи по одну и другую сторону от Гулеева, зорко всматриваясь вдаль и прислушиваясь. Гулеев с Гасановым и Марией Степановной копались под шпалой.

— Дай, кацо!

— Подожди, Гасан. В другой раз.

— Нэ хачу другой раз, хачу тэперь.

— Упрямый ты человек! Пойми: взорваться можешь. Эх, ну делай, так и быть!

— Балшой спасибо, тэбе, Михась.

— Народ! — сказал восхищённо Гулеев и зашептал Марии Степановне: — Ну, как, Маша, не любить этого хлопца? А?

К ним подбежал Иван Шутов.

— Тише вы! Кажись, идёт?

И увидев возившегося с миной Гасанова, ахнул.

— Неужели он минирует?

— Готово, кацо, — сказал в это время Гасаноз, поднявшись с колен на ноги и| отирая рукавом вспотевший лоб.

Партизаны побежали к лесу. Заняв удобную Позицию, стали наблюдать. Вот показался длинный состаз поезда. Впереди были видны вагоны, за ними платформы, очевидно, с военной техникой, потом цистерны с горючим. «Богатая рыбка клюёт», -— думали партизаны. «А вдруг не взорвется?»

— Ну, Гасан, если что: смотри! — вдруг пригрозил Гулеев.

Гасан и сам думал то же самое: «Ну, Гасан, если что: смотри!» И решил, если что, броситься самому под поезд.

Но вот раздался взрыв. Гасанов вздрогнул от неожиданности. Огненный столб поднялся к небу, осветив всё вокруг. Загорелись вагоны. Языки красного Пламени с жадностью лизали цистерны. Пулемётная очередь Ивана Шутова словно завершила страшную борьбу двух величайших сил — движения поезда и толчка взрывной волны. Объятый пламенем, поезд пошёл под откос. Грохот, скрежет и душераздирающие вопли огласили окрестность. Один за другим следовали оглушительные взрывы, рвались снаряды и цистерны с бензином.

— Вот это джазик… с иллюминацией, — выдохнул Румянцев.

Гулеев схватил Гасанова и поцеловал его в колючую щеку.

Румянцев всегда отличался большой любознательностью: всё он хотел видеть собственными глазами. И на этот раз любопытство взяло верх над доводами разума.

— Пойдёмте посмотрим что там, — предложил он и потянул за рукав слабо сопротивлявшегося Гасанова.

— Нет ли там засады? — попытался было бороться с этим настроением Гулеев, и сам же первый побежа I к месту катастрофы.

Под крутым откосом громадной бесформенной грудой лежали кверху колесами или на боку вагоны. Паровоз как‑то торчком воткнулся в землю. Он походил на огромную чёрную собаку, стоявшую на задних лапках. В стороне еще догорали цистерны: большие языки пламени крутились в воздухе. Всюду лежали разбитые ящики, поломанные автомашины, пушки, обожжённые и изуродованные трупы немецких солдат и офицеров. Крупный немец, широко раскинув руки и ноги, лежал на спине, рядом с ним автомат. К нему подбежал Гасанов и в ужасе отпрянул: на него смотрели мертвые большие глаза, вылезшие из орбит, по молодому полному лицу текли кровавые слёзы. Тонким ручейком кровь струилась из левого угла паскрытого рта.

— Гасан, ты что? — крикнула Мария Степановна.

Гасанов указал рукой на труп:

— Он плачет… кровью…

— Мы же говорили, что они будут плакать кровавыми слезами, — со злостью сказала Мария Степановна.

А вскоре близ Стаек полетел под откос другой вражеский поезд. Паровоз и восемь вагонов разбились полностью. Погибло 220 итальянцев. И это было делом рук Михася Гулеева.

— Рельсовая война — дело верное, — говорил ка привале Шутов, прислонившись спиной к медностволому ксмлю сосны.

Отдохнув, Гулеев со своей группой пошёл в деревню Бовшево. Узнав, куда держит путь их командир, партизаны начали подшучивать над ним. А Юрий Румянцев пропел:

— Идите вы к чёрту! — обозлился. покрасневший Гулеев, — у вас одно на уме…

— А у тебя другое! — в тон ему продолжал Румянцев и, оглянувшись назад — далеко ли Мария Степановна, — прошептал что‑то, давясь смехом.

— Балда ты, Юрка! У меня, действительно, другое на уме.

— Ну, и это есть, — не отставал Румянцев.

— А что у тебя, Михась? — серьёзно спросил длинный и горбоносый шахтёр Иван Шутов.

Не сбавляя шагу, Гулеев рассказал в чём дело. В это время их догнала Мария Степановна. Она разрумянилась от весеннего яркого солнца и быстрой ходьбы. Широкоплечий стройный азербайджанец улыбнулся ей своей детской улыбкой.

— Рыцари длинноногие! — сказала она с упрёком. — Хоть бы короче шаг делали, уморили, — и зацепилась за. куртку Гасанова.

— Да мы тебя, Маша, на руках понесём! — воскликнул Руглянцев, беря её под руку. — Тут нам Гулеев такое поведал, что—ах!

Михась Гулеев, шагавший впереди, вдруг остановился и поднял руку. Навстречу по дсроге шли трое: один пожилой с большой рыжей бородой и двое молодых.

— Кто такие? — спросил Гулеев.

— Короткевичи мы, — ответил старик, — сыновья мои.

— Не в партизаны ли путь держите?

— Куда нам! — замахал руками старик. — Я стар, а они воротнего скрипу боятся. Известно: жили в лесу] молились колесу.

— Лесник, что ли?

— Умён, умён! — шутил старик. — Догадлив: он и есть — лесник Короткевич. Ещё нашей Советской властью поставлен.

В продолжение всего этого разговора два его сына — молодые, здоровые — стояли, расставив ноги, и с независимым видом, без страха поглядывали на партизан, особенно на Марию Степановну. Заметив их наглые взгляды, она не сдержалась:

— Не видно, чтоб боялись.

— А чего нам бояться? — грубо спросил один из них.

— Так они же знают: вы свои хлопцы, — заюлил отец.

— Ну, ладно, — грубо перебил его Гулеев, — пока до свиданий!

Короткевичи переглянулись между собой и пошли в лес. Партизаны посмотрели им вслед. Только сейчас они увидели у них сзади за поясами топоры и небольшие лопатки с короткими черенками.

Солнце уже закатилось за дальнюю темносииюю гребёнку леса. На опушке леса партизан встретила Нина Павловская, высокая и красивая девушка. Пухлые губы её приветливо улыбались и вся она со своей неимоверно высокой грудью была такой манящей и желанной, что лицр сурового командира сразу заулыбалось, в глазах зажёгся добрый и лучистый свет.

Румянцев подтолкнул Шутова:

— Бачишь?

«У, кот противный», — рассердилась Мария Степановна.

А девушка, торопясь и задыхаясь, говорила, как страдает народ от фашистов и их холуев. Она подтвердила страшную народную молву о Короткевичах: переряжаются, надевают бороды, выдают себя за партизан макеевского отряда, грабят народ. «Мы, говопят, за вас страдаем, поэтому давайте нам шубы, костюмы, платья. У нас, говорят, и бабы есть».