Виктор Митрошенков - Голубые дороги

Это строки из стихотворения В. Горбатенкова «Родная земля», занесенного в дневник. Стихи он записывает в дневниковые тетради нередко, и по ним можно судить, насколько он был разносторонним как поэт.

В дневнике очень много стихов–раздумий, стихов–реплик на злобу дня, призывных стихов. В. Горбатенков посвящает свои стихи отличившемуся летчику, погибшему товарищу, блистательной воздушной победе. Вероятно, не все стихи, которые пишет во фронтовой обстановке, он успевает занести в дневник. Ветераны полка прислали много стихов, которые поэт посвятил лично им.

Непосредственный участник боев, прошедший через все тернии тыловой аэродромной жизни, он хорошо знал душу советского летчика и потому, вырывая минуты, писал о своих товарищах. Мы не знаем точных замыслов Василия Горбатенкова, не оставил он ни одной строчки в своем великолепном дневнике о творческих планах, но думаем, что, создавая поэтические портреты боевых друзей, он писал роман в стихах.

Летчики и штурманы, техники и мотористы любили слушать Василия Горбатенкова в редкие свободные вечера. Он прислонялся к дереву и тихо читал:

5 мая

День печати. Вышел красочный номер батальонной стенгазеты «Боевые крылья». В подразделениях отмечают активистов печатного фронта.

В 16 часов появился фашистский разведчик. Обстрел с земли.

6 мая

Висим над Боровском. Красив сверху. Дачный городок москвичей. История оставила в нем черные следы: в 1671 году русские женщины — сестры Морозовы — были заточены в «земляную тюрьму» и по указу царя-узурпатора заморены голодом; в 1812 году город взорван наполеоновским смерчем; в 1941 году забрызган кровью советских людей, растерзанных бандитами Гитлера…

Балабаново. Сожженные дачи. Спас–Загорье. Самолет коснулся земли, рейс окончен…

7 мая

Эренбург, Тихонов, Лидин, Ставский, Сурков… Спасибо им за гневное слово, разящее наших врагов. Фашисты боятся печатного слова, жгут книги русских писателей. Им ли выжечь правду народа? Гремят артиллерийские ядра, визжат бронебойные пули, пылает земля, а боец тянется к «Красной Звезде».

18 мая

Дождливо. Тоскливо. Туманно…

Черт побери, разыгрывается интермедия грусти!..

Прочь! И — да здравствует мужество сильных!

Может быть, почта принесет письма от жены, может быть, на листке, пропитанном любовью и горем, найду силуэт детской ручонки.

21 мая

«Юнкерсы» взрывают Малоярославец. Огромные воронки на окраине города и куски разорванных тел.

Женщины — с суровыми, заплаканными лицами, дети — с огнем ненависти в глазах.

На армейский склад металлолома везут «Мессершмитт». На руле поворота углем написано: «Гитлеровский убийца». Люди с презрением смотрят на разбитое тело дьявольской птицы и одобрительно отзываются о работе советского летчика.

— Чертова кукла — весь черный. И машины черные и мотоциклы. Все у них черное. И душа… — говорит седенький старикашка вихрастым парнишкам, и те принимают слова его как мудрость наставника.

На запад несутся «ИЛы».

— Удачи вам, соколы! — кричит старичок, ребром приставив ко лбу сухую ладонь. И дети машут ручонками. По улице маршируют красноармейцы. К станции подходит длинный эшелон с новыми войсками.

8 июня

С летчиком Семеновым лечу в Спас–Загорье. Ветер. Клубятся облака. Военком батальона Исаак Евкович Воронов сообщил мне отрадную весть: командование удовлетворило мою просьбу об откомандировании на передовую линию фронта. Рапорт направлен в отдел кадров 1–й воздушной армии. Правда, в решении есть оговорка: «Согласны на отпуск в случае подбора соответствующей кандидатуры на его место», — но это не будет препятствием.

— Жалко мне вас, Горбатенков, — сказал комиссар. — Недооцениваете вы свою роль. Ведь наша работа тоже боевая, мы же обслуживаем самолеты действующих полков. Без этого фронт не может существовать. И вы сделали много. Именно потому вторично вас представляем к правительственной награде…

Я опять убеждаю комиссара в необходимости быть там, под огнем, ибо долг требует истреблять негодяев, а по характеру работы мне приходится бить их далеко не прямой наводкой. Но мне было радостно, что замкнутый круг разорван, так или иначе, а на фронт попаду. И в эту минуту хотелось написать Сонюше, поделиться с ней своей радостью и дать ей понять, что иду сознательно на смерть ради миллионов советских граждан. Она умница. Не обвинит, не осудит. Погорюет, поплачет, но напишет, как прежде: «Будь смелым и храбрым, уничтожай чумных кровопийцев».

А тут радость другая: в Спас–Загорье сидят пикировщики.

Командиром полка — В. И. Жигарьков, военкомом — Г. К. Дубинин, инженером — В. И. Искорнев. Люди 46–го. Тороплюсь к Дубинину. Не могу не повидаться с этим чудесным бойцом.

У походного домика улыбающийся инженер.

— Где же Дубинин?

— А вот он… — И навстречу протянулись руки военкома. Загорелый, смеющийся. Только волос чуть–чуть серебрится.

Поздравил его со вторым орденом. По–дружески поговорили. Мы расстались, условившись: через два дня Григорий Кириллович прилетит на «У-2» в Грачевку. Тогда уж поговорим.

13 июня

Собрал личный состав, сделал доклад о положении на фронтах Отечественной войны. Люди жадно ловили каждое слово, не отрывая глаз от географической карты. Как хочется дальше, на запад, скорее вперед, чтобы ни одного немца не осталось на нашей земле… С каким‑то особым подъемом работали все товарищи. День прошел в трудовом порыве. Пойти бы с такими в атаку на гадов. Не подведут…

15 июня

Гудят бомбардировщики, родные «ПЕ-2». Эх, полететь на них и сбросить бы бомбы на гадов!..

Приехали представители 814–го БАО. Значит, завтра-послезавтра — восвояси. Увижу Григория Кирилловича. А это уже немалая радость!

18 июня

Опять на своей земле, в своей семье. В 12 часов — встреча с Дубининым. Григорий Кириллович рад. Долго ходили мы по окольным дорожкам. Комиссар говорил о перспективах полка дальних разведчиков. И подумав, сказал;