Евгений Добровольский - Черная Калитва

Узел связи — сложный организм. Сердце и пульс. Разобраться во всех тонкостях его работы не так-то просто, а потому первым делом Матвей Филиппович отправился именно туда, на узел. На шатком крылечке вытер ноги о разостланную мокрую тряпку.

Заканчивался прием донесений об итогах боевых операций за прошедший день. Поступали разведданные, шли сообщения инженерной службы о состоянии и потерях боевой техники, обеспечении запчастями, боеприпасами. По всему было видно, немцы начали широкое наступление и пока остановить их ни сил, ни средств нет. Мимо прошел знакомый капитан из разведотдела с мотком телеграфной ленты в руке.

— Как там? — спросил Апанасенко.

— Прет, — коротко ответил капитан и ладонью поправил пробор, — опять танки… Откуда он их берет?

Мы несли крупные потери, и сердце старшего батальонного комиссара сжалось. Он сводку пробежал глазами. Конечно, его место было там, на передовой, где шли бои, в строевой части ему следовало служить, там, где можно разить врага, видеть его мурло ненавистное и мстить! Старший батальонный комиссар повернулся налево кругом, пошел вдоль работающих телеграфных аппаратов, заполнявших все крохотное пространство знакомым с довоенных, уже таких далеких, времен электрическим, равномерным стрекотом. Все было, как всегда. Начальник смены только что закончил прием и сдачу дежурства, проверил оставшуюся от предыдущей смены, не переданную корреспонденцию и, низко склонившись над столом, распределял ее по степени сложности, срочности, важности. Надо было распределить операторов по рабочим местам с учетом их квалификации и уровня загруженности отдельных направлений. На Харьков, на Воронеж шел главный поток в сражающиеся армии. А тут рядом с малоопытными девчонками работали такие асы, как Лиза Холод, Лизочка — и это надо было учитывать, — Лизочка в сороковом довоенном году установила у себя на телеграфе личный рекорд: передала за семь рабочих часов 810 телеграмм! Ей тогда начальник ее гражданский говорил: «Лизочка, если ты уйдешь с телеграфа, телеграф развалится».

Два показателя всегда определяли искусство телеграфиста — быстрота и чистота работы. Сержант Холод передавала у них в Валуйках по две тысячи слов в час, не допуская ни одной ошибки!

В гражданской телеграмме можно номер поезда напутать или слово какое исковеркать, Матя, Мотя, Валя, Воля, неприятно, конечно, обидно, но в общем-то поправимо, а вот военный телеграфист ошибиться не может, внушал Апанасенко курсантам. «Вы ошибиться не имеете никакого права. Ясно, товарищи?» «Ясно», — ему отвечали дружно. «От одного слова порой судьба боя решается, жизни тысяч наших советских людей!»

Приближалась ночь. Из отделов штаба уже начали поступать на передачу документы с боевыми заданиями полкам ночных бомбардировщиков, нацеленных на немецкие аэродромы и танковые скопления. Теперь уже сомнений не было, враг накопил на юге крупные силы и жаждал реванша за зимнее поражение под Москвой. Дали ему тогда по морде, но мало. Надо бы еще!

Передавались задания частям и соединениям штурмовиков и истребителей, которые начинали действовать с рассветом. Сейчас на притихших аэродромах вовсю шла подготовка к полетам. Поступали зашифрованные приказы, данные метеослужбы. Погода на завтра обещала быть летной.

Все шло, как всегда. Была получена общая разведсводка о положении на всех фронтах. 11-я немецкая армия, усиленная авиационным корпусом и сверхмощной артиллерией, перешла в наступление на Керченском полуострове и, заняв Керчь, начала готовиться к штурму Севастополя.

Когда-то до войны Апанасенко был в Севастополе проездом из дома отдыха, запомнилось голубое, ласковое море, нарядные моряки на Приморском бульваре, затуманенные утренней дымкой корабли на рейде. Значит, и там теперь война, рвутся бомбы, льется людская кровь. Старший батальонный комиссар провел ладонью по лицу, отгоняя страшные видения войны.

Неудачный для Красной Армии исход наступательной операции в районе Харькова и на Керченском полуострове до крайности осложнил обстановку на южном крыле советско-германского фронта. Сейчас бы закрепиться нам на хорошем рубеже, резервы подтянуть, людей ободрить, заставить поверить в свои силы, думал Апанасенко. Главное сейчас не растеряться, осмотреться, силы собрать в кулак. И на нашей улице будет праздник.

Он заметил: ночной узел связи успокаивает его, вселяет уверенность. Все здесь деловито, все своим порядком, строго, по раз и навсегда установленным правилам свершается, и это военного человека, привыкшего к дисциплине, не может не подтягивать, не настраивать на деловую волну. Он прилив энергии чувствует и себя участником большого дела. Всю ночь идут приказы из Ставки, материалы штаба фронта, документы по взаимодействию с соседними фронтами, с наземными войсковыми соединениями, которые ведут сейчас, может быть, в эту самую минуту, ожесточенные бои и требуют авиационной поддержки. Сейчас, немедленно, и завтра с рассветом обязательно!

Ночью слышней не только звуки, но и запахи. Ночной узел связи с некоторых пор пах духами: у кого-то из курсантов с довоенных времен сохранился флакон, и вот, выходя на боевое дежурство, не выдержала, подушилась. Узел пах выглаженным бельем, душистым мылом, крахмалом, удивлял неожиданным бантом под пилоткой, — в уставе про бант ни слова! — удивлял колечком на пальце. И все это напоминало дом, устроенный быт, настраивало сердце на нежность.

Апанасенко свою глазастую увидел, — вот ведь уже свою, — отвернулся, спрятал руки за спину.

Узел связи обеспечивал прямые телеграфные переговоры с командирами авиационных полков, дивизий, уточнял донесения разведчиков. Война — не женская работа, но с некоторых пор старший батальонный комиссар ловил себя на том, что ни один мужчина не сможет так вести себя за телеграфным аппаратом, как эти девчонки, когда стоит рядом командир штаба из оперативного или разведывательного отдела, нервничает, говорит быстро, а то и словцо русское крылатое ввернет поэнергичней, которое пропустить следует, а все остальное надо передать быстро, без искажений, понимая военную терминологию, это тебе не «жду, целую, встречай!» — это война, судьба миллионов, может быть, всей нашей необъятной Родины от Северного Ледовитого океана до жарких среднеазиатских пустынь, и надо быть собранной, спокойной, выдержанной, стараться не реагировать, не нервничать, не переспрашивать нельзя! — и какие ж они все-таки молодцы! Работают вслепую, не глядя на клавиатуру, всеми десятью пальцами. А ну, сам попробуй?

— Все отлично у вас, — сказал Апанасенко дежурному и уже к двери с хромовым хрустом повернулся, чтоб идти проверять маскировку и караулы, когда за окном ухнуло, посыпались остатки стекол, куски штукатурки с потолка и стен, два самолета пронеслись на низкой высоте, будто накрыв тенью. Раз и еще раз. Полыхнуло пламя. Это совсем рядом, в расположении зенитной батареи, прикрывающей штаб фронта, а значит, узел связи и «казармы» батальона.