Николай Куликов - Абвер против СМЕРШа. Убить Сталина!

В 1933 году Аня окончила русско-сербскую гимназию и даже поступила на медицинский факультет Белградского университета. Получить заветный диплом врача девушке не позволило тяжелое материальное положение семьи: отец перебивался случайными заработками шофера такси, грузчика, официанта и даже циркового наездника. В конце двадцатых в Югославию перебрался из Парижа генерал Шкуро — Андрей Григорьевич стал частым гостем в их маленькой комнатушке на окраине Белграда. Здесь бывали многие русские офицеры, немало которых осело на югославской земле после бегства из России в Гражданскую. Казачьи офицеры, за редким исключением, люто ненавидели большевиков, и многие из них состояли в Русском общевоинском союзе (РОВС) — антисоветской эмигрантской белогвардейской организации с центром в Париже. В шестнадцать лет отец привел Анну в молодежную ячейку Белградского филиала РОВС, где она прошла военно-спортивную подготовку. Идеологическая обработка здесь велась на «должном уровне» — в юные головы накрепко вдалбливали ярый антикоммунизм и антисоветизм…

В сорок втором, уезжая в Россию, отец сказал на прощание: «Помни, дочь: наши главные враги — большевики. В борьбе с ними хороши все средства и любые союзники — будь то Гитлер или сам Сатана! Если даже часть России окажется под немцами — а всю ее огромную территорию небольшой Германии не удержать, — даже тогда у русского народа останется шанс выжить, а затем возродиться из пепла. При большевиках такого шанса не будет: еще несколько десятилетий их правления — и русской нации придет конец: сталинское рабство приведет к вырождению и полной деградации. Мы, казаки, народ вольный — умрем, но на колени не встанем! А бог нас рассудит»…

Когда германские войска в 1942 году заняли казачьи районы Кубани, Дона и Терека, бывшие белые генералы Шкуро и Краснов с помощью немцев сформировали для борьбы против большевиков 15-й казачий корпус (у многих казаков были давние счеты и обиды на Советскую власть, и среди них нашлось немало добровольцев, вступивших в рядовой состав корпуса). Корпус возглавлял известный немецкий генерал Гельмут фон Панвиц. В командный состав входили немцы и русские эмигранты из казаков — среди них оказался и отец Анны. Весной сорок третьего Николай Шевченко погиб от рук партизан-подпольщиков на одном из хуторов в южнорусских степях. Неудивительно, что его дочь, воспитанная отцом в крайней ненависти к большевикам и всему советскому, решила мстить: вскоре она оказалась в числе курсантов одной из разведшкол специального органа «Цеппелин». Кстати, при зачислении с ней долго беседовал подполковник СС Грейфе, после чего в разговоре со своим помощником Краусом заметил: «Запомни, Отто, из этой русской вполне может получиться королева шпионажа — новая Мата Хари. Обрати на нее особое внимание!»

Снова Яковлев-Крот.

— Надолго ко мне? — спросила Надежда (ее настоящее имя «Анна» я узнал много позже).

— Уйдем сегодня ночью, — негромко ответил Михаил.

Сейчас, без посторонних, уже не было нужды разыгрывать родственные чувства — женщина молча поставила сумку на пол, сняла плащ и развязала платок. В скромном костюме и длинной юбке она выглядела, тем не менее, очень женственно и привлекательно. Но вела себя подчеркнуто сухо и почти не разговаривала: Михаил, пожалуй, был прав, когда говорил: «К такой не очень-то подкатишься». Впрочем, какие уж тут «подкаты» — в нашем теперешнем положении! Встретиться бы с ней в другой обстановке…

После получения последней радиограммы от немцев я был старшим нашего «дуэта», поэтому на правах командира, не вдаваясь в излишние подробности, коротко объяснил Надежде сложившуюся обстановку. Что касается наших дальнейших действий, то и тут я был весьма лаконичен: помянул лишь о том, что сегодня ночью мы переберемся в лесные массивы севернее Смоленска, где должны ожидать дальнейших указаний из разведцентра. Она выслушала и молча кивнула, не задавая лишних вопросов, — только уточнила, что нам понадобится в дорогу, помимо продуктов. Я сказал, что мы заберем рацию из тайника в сарае.

На скорую руку Надежда приготовила нехитрый ужин: кашу из пшенного концентрата, заправленную свиной тушенкой, — получилось весьма недурно. На протяжении вечера к нам несколько раз настойчиво пытались зайти «на огонек» не в меру любопытные соседки — конечно, под «благовидными» предлогами занять то соли, то перца. Их можно было понять: не каждый день к ним в барак заходили мужики вроде меня и Михаила — в тылу «наш брат» был в дефиците. Но Надежда всякий раз энергично их выставляла, громко объявляя на весь коридор:

— Имейте совесть, бабы! Брат устал с дороги, да и товарищ тоже! Дайте людям отдохнуть!

Словно щедрый интендант, она выдала нам две буханки хлеба, четыре большие банки тушенки, шмат сала в чистой белой тряпочке, несколько банок рыбных консервов, бутылку спирта — даже папиросы не забыла (к радости курящего Михаила). Этот почти «семейный» ужин и какие-то очень домашние сборы в дорогу с укладкой продуктов в мой армейский вещмешок — словно на рыбалку или в туристический поход, — все это до боли в сердце вдруг напомнило мне мирную жизнь в Москве, маму, школу… Даже не знаю, что на меня нашло, но в душе словно некая струна дрогнула: вдруг захотелось завыть от какой-то безысходной тоски и одиночества — так матерый одинокий волк воет в ледяной пустыне на безмолвный и равнодушный лунный диск в ночном небосводе…

Когда настало время прощаться, я спросил Надежду:

— Не боитесь оставаться? Нас с Михаилом активно ищут — как бы на вас не вышли!

Она взглянула на меня своими пронзительными черными глазами и, усмехнувшись, сказала:

— Бог не выдаст — свинья не съест!

Михаил пожал ей руку и напомнил о третьем члене своей разведгруппы:

— Не забудь про железнодорожника, оставь условный знак — пусть «заляжет на дно»!

Очень осторожно, чтобы никто из соседей не услышал наших шагов по коридору, мы ушли через окно в кухне: на часах была полночь. В просвете между тяжелыми осенними тучами вдруг выглянула большая полная луна, и я подумал: «Полнолуние! Осталось только завыть — как матерому волку! Впрочем, почему — „как“? Если вдуматься, я и есть одинокий, бездомный бродяга-волк: без семьи, дома, Родины…» В этот момент я вдруг вспомнил Еву, ее последнее письмо. Может быть, еще не все для меня потеряно в этой жизни? В любом случае мы еще повоюем…

Анна Шевченко.

Проводив Михаила и его напарника — «старшего лейтенанта», она аккуратно, стараясь не шуметь, притворила окно и задернула светомаскировку. Электричество в их район давали только днем, и Анна зажгла керосиновую лампу, «прикрутив» фитилек на самый маленький огонь. Потом подсела к столу на кухне, подперев подбородок рукой — эта привычка перешла к ней от отца, — и крепко задумалась. Она неподвижно сидела три-четыре минуты, потом решительно встала и направилась в соседнюю комнату. Казалось, после недолгих раздумий женщина пришла к какому-то конкретному решению, — так оно и было. Анна Шевченко окончательно поняла, что сегодня ночью наступило время «умереть» ее второму обличью — завмагу и члену партии Надежде Котовой. Под этим прикрытием она продержалась в Смоленске почти год: теперь пришло время уходить — здесь становилось чересчур «горячо». Приход Совы с «коллегой» всего лишь ускорил реализацию плана, придуманного еще две недели назад, — видимо, ей просто нужен был толчок, вроде сегодняшнего визита этих двоих.