Юрий Белостоцкий - Прямое попадание

— Спасибо, товарищ лейтенант, — поблагодарила она его. — Только я дойду одна, не беспокойтесь. — Потом добавила с шутливой гримаской: — Вы ведь у нас новенькие, еще дорогу назад не найдете.

Настя была необычайно рада, что все тут у нее обошлось как нельзя лучше.

Но стоило ей выйти из землянки, как она снова упала духом, теперь уже от ужаса: ну что теперь с нею будет, когда люди на аэродроме узнают, что она назвалась сестрой лейтенанта Башенина? Дернул же черт ее за язык! Ведь теперь шагу нельзя будет ступить, чтобы люди не посмеялись над нею, не показали бы на нее пальцем. У нее появилось ощущение, что она не только бессовестно солгала, не только опозорила себя перед всеми — и перед девчатами, и перед летчиками, — но и предала самого лейтенанта Башенина. Сейчас ее со всех сторон обступали деревья, и деревья стояли молча и неподвижно, будто в сонной одури, и, кроме деревьев, вокруг ничего не было, а ей начало казаться, что она здесь не одна, что за нею уже подсматривают, загадочно улыбаются и делают рожицы из-за этих деревьев. Когда же над головой у нее, где-то в ветвях старой разлапистой ели, еще и раздался не то стук, не то скрип, она уже не выдержала и остановилась, будто услышала выстрел. Потом, задрав голову кверху, рассмеялась коротким нервным смешком — на ели она увидела остроносую пичужку с синеватым пером. Пичужка смотрела на Настю спокойно и доверчиво, перебирая тонкими ножками, будто собиралась слететь к ней на руки. Настя, неожиданно тронутая этой ее доверчивостью, тоже начала смотреть на пичужку во все глаза и удивляться, что эта крохотная и, по всему видать, залетная пичужка нисколько ее не боится. Но едва она попробовала позвать ее голосом, сложив губы трубочкой, как пичужка насторожилась, повертела туда-сюда головой и — была такова. Настя снова рассмеялась, только не коротко и нервно, а уже расслабленно и умиротворенно — крохотная пичужка почему-то внесла успокоение в ее душу, и остальную часть пути до своей землянки она проделала довольно безбоязненно. И дверь в землянку распахнула тоже безбоязненно, без колебаний.

Девчата встретили Настю так, будто она и не исчезала из землянки подозрительно надолго, а выходила лишь на минутку. Но Настя опять слышала, прежде чем открыть дверь, как они тут дружно упражняли свои голосовые связки, и не сомневалась, что поводом для этих упражнений был конечно же ее неожиданный уход. Просто девчата сейчас, как и в прошлый раз, пока она открывала дверь, успели рассесться по своим местам и принять те же позы, и эти позы как бы должны были показать Насте, что она крепко ошибется, если вообразит, что они тут о ней обмолвились хотя бы словом. Настю это не удивило, она знала своих подруг. Пройдя по проходу вперед, она намеренно обвела их всех драчливым взглядом и проговорила как ни в чем не бывало:

— Ну вот, я и сходила туда, все узнала…

Девчата не шелохнулись, и Настя, поняв, что это они выдерживают характер, пояснила:

— Я была у летчиков, девочки.

— Ты была у летчиков? — наконец осмелилась первой подать голос из своего угла Раечка Воронкова, и не потому, что была тут всех храбрее, а чтобы только больше не молчать — молчаливость никак не входила в число личных достоинств Раечки.

— Была, — ответила Настя без тени смущения.

— И что ты там делала?

— Узнала насчет лейтенанта Башенина и его экипажа.

— Узнала? Ты узнала насчет Башенина? Как же так? То ты не хотела его видеть и признавать, а теперь вдруг…

— Не хотела — это не совсем так, и разговор сейчас не об этом, Рая, — мягко поправила ее Настя. — Главное — я сходила к ним и все разузнала.

— Что же именно?

— Башенин не погиб. Он выбросился из горящего самолета на парашюте вместе со штурманом и стрелком-радистом. Самолет сгорел, а они выбросились. Правда, как они приземлились, в полку никто не видел, но все уверены, что они вернутся. Перейдут линию фронта и вернутся. Башенина в полку все жалеют, он, оказывается, такой чудесный человек и храбрый летчик…

Последнее Настя добавила уже так, по инерции, но именно это, последнее, и прозвучало в ее устах как раз настолько внушительно, что даже у самых недоверчивых девчат, вроде Глафиры с Вероникой, после этих ее слов не осталось и тени сомнения, что Настя говорила правду. И тогда они, уже не стесняясь друг друга, с облегчением повскакали со своих мест и подступили к Насте вплотную — рассказывай, дескать, дальше, не томи.

И Настя рассказала, ничего не скрыв, рассказала им все как было, в том числе и о том, что заставило ее пойти в землянку к летчикам, рассказала о своих страхах и опасениях и о своем чувстве невольной вины перед Башениным. И девчата слушали ее с участием, не перебивали, и только когда Настя добавила, что была вынуждена еще и назваться там ради всего этого сестрой лейтенанта Башенина, удивленно переглянулись между собой. А Раечка Воронкова, наоборот, пришла в восторг и всхохотнула:

— Отчаянная твоя головушка, Настя! Надо же — сестра! Вот придумала! — Потом, увидев, что никто не поддержал этот ее восторг, добавила уже с настороженностью: — Ну, а теперь как же?

— Сама не знаю, — нетвердым голосом ответила Настя. — Затем и рассказала вам, может, что и посоветуете.

— Что тут посоветуешь? — растерянно протянула Раечка.

— Нас ведь ты не спрашивала, когда назвалась сестрой, — добавила Вероника.

— Не спрашивала, — со вздохом, но без обиды согласилась Настя. — Может, все-таки тогда пойти обратно, признаться, пока не поздно? Только вот стыдно, прямо ужас. Как подумаю, что снова надо идти, ноги подкашиваются. Дернул же меня черт за язык, потянул не вовремя за веревочку…

На какое-то время в землянке наступило молчание, никто из девчат не решался первой что-либо посоветовать Насте — посоветуешь, а после, дескать, сама же и виновата будешь, А потом все это как-то слишком уж было для них необычно — назваться сестрой человека, который не вернулся с задания. Во всяком случае, от Насти они ничего подобного никак не ожидали и ожидать не могли, а она вот возьми да и выкинь такой номер. Ладно еще, если бы Башенина не сбили и он вернулся бы с задания вместе со всеми, тогда бы все это можно было, на худой конец, обернуть в шутку, посмеяться вместе с летчиками вволюшку и на том поставить точку. А сейчас о шутке не могло быть и речи, это было бы просто кощунством по отношению к лейтенанту Башенину и прямой насмешкой, если не оскорблением его боевых друзей, которые приняли это Настино заявление за чистую монету. Вот поэтому-то никто из девчат упорно не произносил ни слова, молчал до последнего, пока не заговорила Глафира: кому как не Глафире и было заговорить первой в таком случае.

— Черт или еще кто там дернул тебя за язык, это уже не имеет значения, — внушительно заявила она. — А вот вкатить тебе сейчас за это пару нарядов вне очереди не мешало бы. Сразу бы небось поумнела. Ишь ты — сестра! Удивляюсь, как ты там еще женой его не назвалась. С тебя бы сталось. А? Женой? Вот был бы номер! — Потом, взяв тон поспокойнее, добавила: — Но и падать духом из-за этого тебе тоже пока нечего, это еще не конец света. А потом и виновата в этом не ты одна, мы тоже виноваты, и первая, наверное, я, старая размазня, что не задержала тебя, позволила тебе уйти из землянки. Но кто же думал, что ты туда отправишься? Я думала, ты на метеостанцию или еще куда, а ты вон что. Однако и убиваться, повторяю, тоже нечего, за это не расстреливают. Тем более, сделала ты это не нарочно, не со злым умыслом. Они ведь тоже люди, эти летчики, поймут что к чему, если объяснить…